Дальше Иван уже не слушал. Вернее, не слышал. Перед глазами – не во сне, наяву – вставали странные видения.
Озеро… Ледовое Побоище. Лед. Блестит, режет глаза. Кровь. Тянется красной дорожкой. Человек. Убегает. Окровавленная спина все ближе… Прыжок. Истошный вопль загнанной дичи…
– Ты что, ты что… Опять?! – встревоженный голос Петьки ворвался в видение – и развеял морок.
– Ничего, все в порядке… – выдавил Иван, сам понимая, что ничего у него не в порядке.
Мужичонка был средних лет, невысокий, худосочный. Глаза его тревожно бегали по неожиданно вышедшей из кустов троице в камуфляжной форме. Во взгляде ясно читалось опасливое недоумение: кто такие? Егерю он, как и положено, проставился за право пострелять по тетеревиным выводкам до официального открытия охоты, а другим людям в форме шататься по обходу вроде незачем…
– Опанасенко? – дружелюбно спросил мужичонку Мастер и улыбнулся. – Степан Тарасович?
Обращение по имени-отчеству не рассеяло тревогу во взгляде мужичка.
– Н-ну… – сказал он неприязненно. Руки сжимали ружье, указательный палец лежал на скобе, рядом со спусковым крючком. Хотя стволы на незваных гостей направлены не были, смотрели чуть в сторону.
Мастер улыбнулся еще шире. В следующее мгновение его кулак врезался в скулу охотника, а другая рука рванула стволы вертикалки. Опанасенко отлетел, шмякнувшись спиной о сосну, его оружие осталось у Мастера. Тот переломил двустволку, заглянул в патронники – заряжена. Передал бойцу, сам шагнул к мужичку, не переставая улыбаться. Горе-браконьер сжался, прикрылся руками.
Но Мастер не ударил. Спросил неожиданное:
– Расскажи-ка нам байку свою охотничью, Степан Тарасович. Про то, как ты русалку голую третьего дня в лесу повстречал…
Опанасенко, убежденный, что погорел на незаконной охоте, изумленно хлопал глазами. Потом неуверенно хихикнул – и скорчился, вцепившись руками в живот. Рот беззвучно хватал воздух.
– Рассказывай, рассказывай, – сказал Мастер по-прежнему спокойно, даже добродушно. – Только не ври, все говори, как на самом деле было.
Глаза охотника метались, как клопы на внезапно вспыхнувшем диване.
– Ну, это… выпили на кордоне крепко… сам не помню, что болтал…
Высокий шнурованный ботинок ударил под ребра – Опанасенко опрокинулся и торопливо заговорил – лежа, не вставая:
– Ну я ребятам рассказал… не знаю, может померещилось… солнцем голову напекло… девку будто увидел, по лесу шла… голая совсем, ну ни ниточки на ней… идет как у себя дома, уверенно так… меня не замечает… ну я им, ребятам, значит, что русалка, мол… пошутил…
Бойкая поначалу речь Опанасенко замедлялась все больше и смолкла, когда Мастер неторопливым движением вытащил пистолет и навис над охотником.
– Я ведь сказал: как на самом деле было.
– Так ведь… это… что не соврешь за стаканом-то…
Пистолетный ствол вломился ему в рот. Губы закровене-ли, два верхних зуба сломались.
– В последний раз спрашиваю: как все было? – прошипел Мастер, выдернув изо рта ствол, изгаженный слюной и кровью. Улыбка слетела с лица, глаза смотрели бешено.
Охотник говорил торопливо и шепеляво:
– Мушик это был, мушик, никакая не дефка, про дефку я ребятам шофрал для приколу, тошно голый мушик по лешу шел, а до шилья-то ишрятно, шел штранно, как зафеденный, по шторонам не глядющи, и лышый, лышый шофшем был, ни фолошинки на нем не было…
– Показывай точно, где видел, – Мастер вытащил из планшета крупномасштабную карту.
Указанное место казалось нереальным, но охотник, как его ни понуждали, твердил одно и то же. Похоже, даже перекинувшись, объект сохранил феноменальную скорость движения по пересеченной местности.
Больше из Степана Тарасовича Опанесенко было ничего не выжать Мастер сделал знак одному из своих подчиненных, до сего времени игравшему роль статиста без слов. Тот зашел сзади, замахнулся трофейным ружьем…
…Они ушли, а браконьер, в неудачный для себя час повстречавший шагавшего по лесу голого человека, остался лежать в кустарнике. Остекленевшие глаза смотрели в небо, по-прежнему с удивленным испугом.
Полученная информация позволила сделать неприятный вывод – объект поисков вышел к Свири. К относительно людным местам. Жилья там, на заповедных берегах, не было, но суда мимо проходили. Мастер немедленно отправил вертолеты на их поиск и перехват. Отправил, чувствуя, что не успевает, что темп потерян. Что игра продолжится на другом поле…
Не среди деревьев – среди людей. И игроков станет больше… Наверняка больше. Ладно, не привыкать.
Эскулап задумчиво листал лежащие на столе медицинские карточки Задумчивость, впрочем, содержимого документов не касалась. Эти бумаги вообще не имели отношения к делу – все, кроме одной. Но Эскулап скрупулезно исполнял указание Генерала – объект пока не должен быть персонифицирован.
…Они с Деточкиным прикончили четырех тварей постепенной аргентизацией (оставшиеся в мозгу электроды медленно, но верно отравляли мутировавшие ткани ионами серебра, а компенсирующие процесс антидоты ликантропам не вводились). Прикончили и убедились – повторить случайно достигнутый результат не удается. Оборотни умирали на разных стадиях ремиссии – до конца обратной трансформации ре дожил ни один из них.
Эскулап дотошно проверил все записи в журналах, своими глазами наблюдал за работой лаборантов – ничего. Лаборанты, кстати, в Логове были те еще – весьма отличались от девчонок, работающих на городских площадках Лаборатории с сыворотками и образцами ткани, но не имеющих понятия, откуда те берутся… Здешний контингент имел все мыслимые допуски, получал большие деньги и умел держать язык за зубами. И, как пришлось признать Эскулапу, версия с перепутавшей ампулы распустехой отпадала.
Значит, имел место некий неучтенный фактор, и Эскулап ломал голову: какой?
Возможных вариантов было не так уж много. Во-первых, могла подтвердиться теория, имеющая распространение среди малосведущих в науках граждан, – теория о том, что любое животное само себе врач-ветеринар. И, в случае нужды, найдет себе в лесу или в поле природное лекарство, некую «целебную травку», до которой никакой Айболит не додумается… Идейка гнилая – Эскулап знал, что на воле серьезно больные животные умирают чаще, чем их собратья, пользуемые ветеринарами. Но и полностью скидывать со счетов такую возможность нельзя.
Во-вторых, именно этот конкретный объект мог иметь генетические или физиологические особенности, сделавшие ремиссию не смертельной.
У Эскулапа были крепкие нервы. На лице ничего не дрогнуло – он отложил очередную карточку – ту самую, единственно нужную, – и открыл другую, взятую для отвода глаз. Но внутри мелодично звякнул колокольчик: оно! То самое, что он пропустил, дотошно изучая результаты исследований и анализов. Страница с анкетными данными. А точнее – место рождения объекта.
