Честно говоря, пить Ахмеду было категорически нельзя, по крайней мере в больших количествах.
Граммов до трехсот-четырехсот водочного эквивалента все шло хорошо – лишь фразы становились длиннее и бессвязнее. Потом паузы в его речи удлинялись, стакан наполнялся и опустошался все быстрее, взгляд надолго фиксировался на каком-то одном предмете, а внутри, поднимаясь темной волной откуда-то, из непредставимо глубоких слоев подсознания, нарастала беспричинная агрессия. Поднималась, нависала черной волной над всем окружающим – и ждала любого, самого малого толчка, чтобы рвануться вниз, все круша и сметая на своем пути…
Нет, пить Ахмеду в компании своих не стоило, и он прекрасно знал об этом.
И не пить было нельзя – как иначе разрядиться от копящейся в душе дряни и мерзости? Изобретательный Ахмед еще до нынешней своей службы наладился напиваться, уезжая на дачу без жены, со снятыми подружками (тогда у него была и жена, и дача), и шел с ружьем в лес, стрелял подвернувшихся ворон, сорок, соек… Стрелял метко и беспощадно, не собирая трупы подстреленных.
Помогало, хотя порой случались конфликты с егерями и охотинспекторами… В Логове с этим было проще.
Добив «шило», он зачеркнул еще один день в настенном календаре (до пересменки охраны оставалось меньше недели) и похлопал по обнаженной груди украшавшую календарь красотку – ночь, похоже, придется провести лишь в ее обществе. Разве что из озера вынырнет русалка или с неба свалится парашютистка…
Время шло к полуночи. За окном стемнело – не совсем уж непроглядно, но вполне достаточно для задуманного Ахмедом. Он обрызгал себя репеллентом, повертел в руках дробовик-помповушку, отложил в сторону – тревожить охрану выстрелами внутри периметра не хотелось. Взял карабин с глушителем и укрепленной над стволом фарой. Пошатываясь, вышел в ночь.
Дозу принял лошадиную, способную свалить с ног двоих, если не троих, и знал, что свалится до утра в непробудном пьяном сне, но это позже, когда он отведет душу. И потеряет желание кого-нибудь убить…
…За несколько лет безлюдья на полигон привыкли залетать тетерева и рябчики, случались порой и глухари – но возобновившаяся людская суета разогнала их, и на серьезную дичь Ахмед не рассчитывал.
Мутно-серого света хватало, чтобы не споткнуться и не налететь глазом на сучок. Фару Ахмед пока не включал. Он шел, внимательно прислушиваясь, и в паре сотен метров от здания бывшего штаба услышал – над головой кто-то ворочался в ветвях, пару раз шумно хлопнули крылья. На сосне пристроилась на ночевку стайка ворон. Ослепленные галоге-новым светом, они переступали с лапы на лапу, не делая попыток улететь.
Ахмед неторопливо, как в тире, прицелился – и начал стрелять. Выпитое пока что не отразилось на твердости руки и меткости глаза, и он знал, что продлится эта активная фаза около часа… А потом… Ничего хорошего потом не будет.
Пять глухих хлопков, четыре попадания. Перья кружились в воздухе. Пули разбивали птичьи тушки вдребезги. После пятого выстрела остатки стайки встали-таки на крыло.
Ахмед проследил их полет – ворона птица дневная, ночью далеко не полетит. Сядут, успокоятся, можно будет продолжить. Стайка улетела в сторону периметра, Ахмед заметил приблизительное место посадки, двинулся туда быстрым шагом.
Но не дошел.
Рядом, в кустах, кто-то зашуршал, хрустнули тоненькие пересохшие веточки. Ахмед рефлекторно вскинул карабин.
К вечеру стало ясно: и на остальных, разбросанных по городу площадках Лаборатории переворот в общем и целом прошел успешно.
Не так гладко, как того хотелось Мастеру, – семь мест холодного груза и бесследное исчезновение Руслана с Генералом, – но успешно. Остальной персонал Лаборатории отнесся к смене руководства достаточно индифферентно. Работавшие здесь люди вообще многому не удивлялись и старались держаться подальше от событий, не входящих прямо и непосредственно в их служебные обязанности.
Самое главное: все наработки Лаборатории, вся документация и аппаратура, все сыворотки и препараты попали в руки Мастера целыми и невредимыми. И, немного успокоившись после вспышки бешенства в кабинете Генерала, он решил, что все закончилось не так уж плохо. И план операции, предусматривавший в первую очередь захват материальных ценностей, ошибкой не был.
А Генерал и Руслан… В конце концов, что они могли сделать? Поднять шум, попробовать обнародовать что-либо о деятельности Лаборатории? Исключено. У самих рыльце в пушку… Вернее – руки в крови.
Нет, предел мечтаний этой парочки должен быть проще – найти укромные норки и забиться в них до конца жизни. А уж Мастер сделает все возможное, чтобы подобные мечты не осуществились…
Так что в общем и целом операцию можно было считать успешной.
В такой логичной, но ошибочной уверенности Мастер пребывал до полуночи.
…Все шло согласно служебной инструкции, словно ничего экстраординарного не произошло. Без пяти полночь дежурный по третьему блоку скрупулезно выполнил стандартную процедуру – достал конверт из плотной бумаги, где до поры лежало кодовое слово (не совсем слово – бессмысленная последовательность из двенадцати цифр и букв), сделал запись в журнале и в присутствии двух свидетелей вскрыл запертую и опечатанную комнату, подошел к сейфу-термостату. В сейфе хранилось главное богатство Лаборатории – штамм-57.
На панели обратным отсчетом мигали цифры – истекало время недельной жизни предыдущего слова. Пора было вводить новое, что дежурный и сделал. Само по себе знание этого кодового слова сейф-термостат открыть не позволяло. На его основе можно было лишь вычислить код, блокирующий систему самоуничтожения – по хитрой формуле, завязанной с датой вскрытия термостата. Дежурный формулу не знал. Но инструкцию выполнил в точности – медленно, сверяясь с бумажкой, набрал двенадцать символов. Дал своим спутникам проверить их идентичность – и нажал кнопку «ввод».
Беспрекословное следование инструкциям имеет важное преимущество – в критических ситуациях не приходится тратить время на поиски решения. Но иногда это преимущество оборачивается своей противоположностью… О том, что конверт из плотной бумаги, полученный четыре дня назад от Генерала, никто в последовавшей суете заменить не озаботился, дежурный не подумал.
В термостате что-то щелкнуло, панель мигнула и начала новый обратный отсчет. Все как обычно. Необычное началось через несколько секунд – троица не успела выйти из комнаты. Термостат загудел, все сильнее и сильнее. Пахнуло горелой изоляцией. Дежурный растерянно коснулся корпуса – и отдернул руку. Металл раскалялся на глазах…
…Мастер, проведший на ногах больше суток, прилег на пару часов отдохнуть, – не раздаваясь и тут же, в Лаборатории. Поэтому оказался на месте происшествия быстро, в семь минут первого. Но все уже закончилось. Термитный заряд прогорел. Термостат стал грудой горячего металла, в нескольких местах корпус прожгло насквозь. Вскрывать его и исследовать, что осталось от стоявших внутри ровных рядов металлических цилиндров, заключавших в себе ампулы, стоило лишь из академического интереса.
