– Привет, Дольф. Что стряслось?
– Убийство.
– Что за убийство?
– Из тех, что требуют твоей экспертизы.
– Черт побери, Дольф, слишком ранний час для игры в
двадцать вопросов. Скажи, что случилось.
– Ты что, сегодня не с той ноги встала?
– Еще и не ложилась.
– Сочувствую, но тащи сюда свою задницу. Похоже, у нас
на руках жертва нападения вампира.
Я резко вдохнула и медленно выдохнула.
– Твою мать!
– Можно и так сказать.
– Давай адрес, – сказала я.
Он дал. Через реку и через лес, по дороге к черту на кулички
с поворотом в Арнольд. Моя контора рядом с Олив – бульваром. Сорок пять минут
езды в одну сторону. Блеск.
– Приеду, как только смогу.
– Мы будем ждать, – сказал Дольф и повесил трубку.
Я тоже не позаботилась говорить гудку “до свидания”.
Жертва вампира. А я никогда не видала одиночного убийства.
Это как картофельные чипсы: попробует вамп один и уже остановиться не может.
Вся штука в том, сколько еще погибнет людей, пока мы его не поймаем?
И думать не хотелось. И в Арнольд ехать не хотелось. И
таращиться на мертвые тела до завтрака не хотелось. Домой мне хотелось. Но
почему-то я знала, что Дольф этого не поймет. Когда полицейские работают над
убийством, чувство юмора им отказывает. Если уж на то пошло, то и мне тоже.
Глава 2
Тело мужчины лежало на спине, бледное и голое в неярком
свете утреннего солнца. Даже обмякшее в смерти тело было отличным – упражнения
с тяжестями, может быть, бег. Длинные желтые волосы смешались с еще зеленой
травой газона. Гладкая кожа шеи была дважды отмечена аккуратными следами
клыков. Правая рука проколота в локтевом сгибе, там, где врачи берут кровь.
Кожа на левом запястье разорвана, будто ее грыз зверь. В утреннем свете белела
кость.
Своей верной рулеткой я измерила отметины клыков. Разный
размер. Не менее трех различных вампиров, но я готова была поставить все свое движимое
и недвижимое, что их было пять. Мастер и его стая, или шайка, или как назвать
группу вампиров.
Трава была влажна от утреннего тумана. Влага пропитала
колени комбинезона, который я надевала поверх костюма. Мое снаряжение для мест
преступления завершали черные найковские кроссовки и хирургические перчатки.
Раньше я носила белые, но на них слишком видна кровь.
Извинившись мысленно за то, что я должна была сделать, я
развела ноги трупа в стороны. Они поддались легко, окоченения не было.
Наверняка он был мертв меньше восьми часов, и оно не успело наступить. По
съежившимся органам расплескалось семя. Последняя радость перед смертью.
Вампиры его не обтерли. На внутренней поверхности бедра возле паха оказались
новые отметины клыков. Не такие зверские, как рана на запястье, но особо
аккуратными их тоже не назовешь.
На коже возле ран крови не было, даже у рваной раны на руке.
Они стерли кровь? Где бы он ни был убит, а крови должно было быть много. Всю ее
они счистить не могли. Найди мы, где он был убит, у нас была бы куча следов в
руках. Но на тщательно подстриженном газоне самого что ни на есть ординарного
жилого района следов никаких не было. За это можно ручаться. Они выбросили тело
на место такое же стерильное и бесполезное, как обратная сторона Луны.
Облака тумана реяли в небольшом жилом районе, как ожидающие
призраки. Туман стелился так близко к земле, что приходилось идти как сквозь
полосы моросящего дождя. Он оседал на теле бисеринками влаги. И у меня в
волосах тоже жемчужинками висели капли.
Я стояла во дворе светло-зеленого домика с белой отделкой. С
одной стороны двор огибала цепочная изгородь. Стоял октябрь, но трава была еще
зеленой. Над домом нависала крона сахарного клена. Листья его блестели желтым и
багряным, как и полагается кленам, и казались вырезанными из пламени. Туман
усиливал эту иллюзию, и цвета, казалось, истекали в воздух, как кровь.
И дальше по улице тоже тянулись дома с яркими осенними
деревьями и зелеными газонами. Еще было рано, и народ не уехал на работу, или в
школу, или куда там еще. Потому собралась толпа, которую сдерживали полицейские
в форме. Они забили в землю колья и протянули желтую оградительную ленту. И
толпа навалилась на эту ленту, насколько хватало смелости. В передние ряды
протолкался мальчишка лет двенадцати и уставился на мертвеца большими карими
глазами, раскрыв рот в тихом вопле возбуждения. Черт возьми, где его родители?
Тоже, небось, на труп глазеют.
Труп был бел как бумага. Кровь всегда стекает к низшей точке
тела. В данном случае темно-багровые синяки должны быть на ягодицах, руках,
ногах, по всей задней части тела. Но этих следов не было. В нем не было крови,
достаточной для образования пятен. Те, кто его убил, высосали ее полностью.
Использовали до последней капли? Я попыталась подавить улыбку – и не смогла. Если
проводить много времени, глазея на трупы, вырабатывается специфическое чувство
юмора. Иначе спятишь.
– Что там смешного? – спросил чей-то голос.
Я дернулась и резко повернулась.
– Зебровски, какого черта ты подкрадываешься?
– Огромный крутой вампироборец боится собственной тени?
Он усмехаются. Непослушные каштановые волосы на нем торчали
тремя кустами, будто он забыл причесаться. Галстук был кое-как завязан на
рубашке, подозрительно напоминавшей верх пижамы. Пиджак от костюма и брюки явно
с ней диссонировали.
– Симпатичная пижамка.
Он пожал плечами:
– Есть у меня еще одна пара с маленькими паровозиками.
Кэти говорит, что они сексуальны.
– Твоя жена возбуждается от паровозов? – спросила я.
Он улыбнулся еще шире:
– Если я их надеваю.
Я покачала головой:
– Я знала, что ты извращенец, Зебровски, но детская
пижамка – это уже диагноз.
– Спасибо. – Он посмотрел на тело, и улыбка его
растаяла. – Что ты об этом думаешь?
– Где Дольф?
– В доме, с той леди, которая нашла тело. – Он сунул руки
в карманы и покачнулся на каблуках. – Она это очень тяжело восприняла.
Наверное, впервые увидела труп не на похоронах.
– Обычные люди только там и видят мертвецов, Зебровски.
Он еще раз качнулся с пятки на носок и остановился.
– А неплохо было бы быть обычным человеком, правда?
– Иногда, – согласилась я.
– Ага, я тебя понял, – улыбнулся он. И вытащил из
кармана блокнот. Вид у блокнота был будто его в кулаке мяли.
– Фу, Зебровски!
– А что? Это все равно бумага.
