Я зажала рану от ножа другой рукой и отступила назад, сойдя
с могилы.
– Сейчас он ответит на ваши вопросы, – заявила я. – Но
постарайтесь формулировать их попроще. Он какой день мертв.
Адвокаты не улыбнулись. Вряд ли я могла бы их за это упрекнуть.
Я махнула им рукой, приглашая вперед. Они подались назад. Брезгливость у
адвокатов? Ну уж вряд ли.
Миссис Дугал толкнула своего адвоката в плечо.
– Давайте, давайте! Это обошлось нам в целое состояние!
Я хотела было сказать, что мы не берем поминутную плату, но,
насколько я знаю, Берт организовал дело так, что чем дольше мертвец поднят, тем
дороже это стоит. И это на самом деле хорошая мысль. Сегодня Эндрю Дугал был
вполне хорош. Он отвечал на вопросы своим культурным голосом, с хорошей
дикцией. Если не обращать внимания на блеск его кожи в лунном свете, он
выглядел живым. Но подождите несколько дней или пару недель. Он будет гнить –
они все гниют. Если Берт таким образом придумал, как заставить клиентов
укладывать мертвых в могилы раньше, чем начнут отвариваться куски, тем лучше.
Мало что есть на свете более печального, чем семья, везущая
дорогую мамочку обратно на кладбище в аромате дорогих духов, маскирующих запах
распада. Хуже всего была клиентка, которая перед доставкой мужа обратно вымыла
его в ванне. Почти всю его плоть ей пришлось везти в пластиковом мешке для
мусора. В теплой воде мясо просто отстало от костей.
Ларри отступил, споткнувшись о цветочную вазу. Я его
подхватила, и он привалился ко мне, все еще нетвердо стоя на ногах.
– Спасибо... за все, – улыбнулся он.
Он смотрел на меня с расстояния всего в несколько дюймов. В
прохладе октябрьской ночи по его лицу струился пот.
– У тебя пальто есть?
– В машине.
– Пойди и надень. А то простудишься до смерти, потея на
таком морозе.
Улыбка его расплылась в широкую ухмылку.
– Как прикажете, босс. – Глаза его были чуть больше,
чем нужно, и были видны белки. – Вы меня оттащили от края. Я этого не забуду.
– Благодарность – это хорошо, детка, но пойди надень
пальто. Если поймаешь грипп, то работать не сможешь.
Ларри кивнул и медленно пошел к машинам. Все еще нетвердой
походкой, но уже мог идти. Кровь у меня из руки почти остановилась. Я стала
вспоминать, есть ли у меня в аптечке пластырь подходящего размера. Пожав плечами,
я пошла к машинам вслед за Ларри. Хорошо поставленные в залах суда голоса
юристов заполнили октябрьскую ночь, и слова отдавались под деревьями эхом. На
кого они хотели произвести впечатление? Трупам на речи плевать.
Глава 20
Мы с Ларри сидели на холодной осенней траве, глядя, как
юристы заполняют завещание.
– Какие они серьезные, – заметил Ларри.
– Работа у них такая – быть серьезными, – отозвалась я.
– Быть юристом – это значит, что ты не можешь иметь
чувства юмора?
– Ни грамма, – сказала я.
Он ухмыльнулся. Короткие волосы у него были такими
ярко-рыжими, что почти переходили в оранжевые. Глаза глубокого голубого цвета,
как весеннее небо. И глаза, и волосы я разглядела в свете салонов наших машин.
В темноте же он казался сероглазым с каштановыми волосами. Терпеть не могу
давать свидетельские показания по внешности людей, которых я видела в темноте.
Цвет лица у Ларри Киркланда был молочно-бледным, как бывает
у рыжих. Облик завершала густая россыпь золотистых веснушек. Вообще он был
похож на куклу-переростка Худи-Дуди. В смысле – такой же симпатичный. Он был
низкорослым, для мужчины очень низкорослым, и потому я уверена, что ему не
понравилось бы слово “симпатичный”. У меня это одно из самых нелюбимых ласковых
слов. Если бы учли голоса всех низкорослых людей, слово “симпатичный” было бы
из словарей вычеркнуто. И я бы за это голосовала.
– Давно ты стал аниматором? – спросила я.
Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов.
– Примерно восемь часов назад.
Я вытаращила глаза:
– Это твоя первая работа?
Он кивнул.
– Разве мистер Вон вам не говорил?
– Берт только сказал, что нанял нового аниматора по
имени Лоуренс Киркланд.
– Я сейчас на последнем курсе Вашингтонского
университета, и это моя семестровая практика.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать, а что?
– Ты же еще даже не совершеннолетний!
– Ну, так я не могу пить и ходить в порнотеатры. Не
очень большая потеря, если по работе не приходится ходить в такие места. – Он
посмотрел на меня и наклонился в мою сторону. – А что, эта работа требует
ходить в порнотеатры?
Лицо его было совершенно нейтрально-приветливым, и я не
могла понять, дразнит он меня или нет. Я решила, что он все-таки шутит.
– Двадцать – это нормально.
Но я покачала головой.
– По вашему виду не скажешь, что вы так думаете, –
сказал он.
– Не твой возраст меня беспокоит, – ответила я.
– Но что-то все же вас беспокоит.
Я не знала, какими словами это выразить, но что-то было в
его лице приятное и веселое. Такое лицо, которое чаще смеется, чем плачет. Он
был чистый и блестящий, как новенький пенни, и я не хотела, чтобы это
переменилось. Мне не хотелось быть человеком, который заставит его лечь в грязь
и поваляться.
– Тебе случалось терять близкого человека? Я имею в
виду в семье?
Веселость сползла с его лица. Он теперь выглядел как
грустный задумчивый ребенок.
– Вы говорите серьезно?
– Смертельно серьезно.
Он покачал головой.
– У меня даже бабушки и дедушки живы.
– Ты видел когда-нибудь насилие близко или лично против
тебя?
– В школе я часто дрался.
– Почему?
Он усмехнулся:
– Они думали, что маленький – значит слабый.
Я не могла не улыбнуться:
– И ты убедил их в обратном.
– Да нет, из меня выколачивали пыль четыре года подряд.
И он тоже улыбнулся.
– А тебе случалось победить в драке?
– Иногда бывало.
– Но победа – это не самое главное, – сказала я.
Он внимательно посмотрел на меня серьезными глазами.
– Нет, не главное.
Это был момент почти полного понимания. Общая история –
самый маленький ученик в классе. Годы и годы, когда тебя в спортивные команды
выбирают последним. Годы, когда ты автоматически становишься жертвой любых
хулиганов. Быть маленьким – от этого можно озлиться. Я была уверена, что мы
друг друга поняли, но я, поскольку я женщина, должна была выразить это словами.
Мужчины часто обмениваются мыслями молча, но иногда случаются ошибки. Я должна
была знать наверняка.
