Алька и Пещерник, еще стоявший по колено в воде, обернулись. И тоже увидели.
– Женька! – выкрикнул Васек. – Давай! Жми!
Альзира молчала, широко раскрыв глаза. Потом дернулась обратно к воде. Борюсик ухватил ее за руку, она молча и сильно вырывалась.
– Стой! Все равно не успеешь! Пока ты к ним – уже до мели доплывут!
Алька обмякла и отвернулась от озера – не могла смотреть на зрелище гонок со смертью. Неожиданно прижалась всем телом к Борюсику, уткнулась лицом в его необъятное плечо. Он почувствовал кожей холмики ее грудей и, несмотря на столь напряженный момент, – а может, благодаря ему тоже, – ощутил мощную эрекцию.
Женьке крики сил не прибавили. Скорее наоборот. Зашлепала она руками и ногами по воде уж вовсе бестолково, еще больше сбросив скорость.
Данька одним рывком одолел разделявшее их расстояние. Рявкнул что-то неразборчивое, схватил за запястье. Перевернулся на спину, поплыл, мощно загребая другой рукой. Ноги работали быстро и сильно, как поршни не знающего усталости механизма.
Хватать утопающих за руки не рекомендуется – ответно вцепившись, могут утопить спасателя. Но Женька пока не тонула. И, несмотря на испуг, головы не потеряла – изо всех сил помогала Дане.
На мелководье они выскочили со скоростью гидроцикла, потерявшего седока.
Настоящий испуг Даня почувствовал лишь на берегу – даже не столько испуг, сколько какое-то яростное возбуждение, заставляющее трепетать все тело. Сердце билось бешено, кровь кипела адреналином.
Они смотрели на поверхность, колышущуюся все сильнее – словно там плавал кругами разъяренный водяной монстр, упустивший жертвы. Смотрели и ждали, когда начнется.
НЕ НАЧАЛОСЬ НИЧЕГО.
Волнение помаленьку успокоилось, звезды и луна на зеркальной поверхности вновь застыли неподвижно.
Вася-Пещерник разочарованно вздохнул – ему еще не случалось своими глазами видеть воронку, только слышал рассказы.
Как-то разом все почувствовали холод, который до этого не замечали, – и припустили бегом вокруг озера. Ни одного слова после выхода из воды не прозвучало…
Когда они одевались, Борюсик первым нарушил молчание:
– Странно все-таки… Почему не закрутило? И почему начиналось не на середине, а почти у берега?
Никто не ответил. И Борюсик выбросил эти странности из головы – вспомнив, как прижималась к его груди Алька. Ведь бросилась при опасности не к кому-нибудь, а именно к нему! Он решил, что в самое ближайшее время наберется-таки духу и поцелует ее…
Вася-Пещерник, не увидев редкого зрелища, разочаровался. Он единственный, одеваясь, продолжал поглядывать на водоем. И – ему показалось – что-то увидел.
– Смотрите, смотрите! Опять начинается?
Все долго всматривались в ночь. Вроде действительно колыхалось – но скорее срабатывал эффект внушения и самовнушения… Как и в первый раз, до воронки дело не дошло.
Решили, что Пещернику померещилось. Тот настаивал:
– Точно что-то баламутилось… Может, утки?
– Не бывает здесь уток, – чуть снисходительно пояснил Борюсик. – Никогда.
– Почему? – удивился Вася.
– А кто их знает… Не залетают. Может, тут лягушек нет, или что там они еще жрут… – Борюсик говорил уже совершенно равнодушно, какие-то там утки занимали его куда меньше Альзиры.
У Пещерника отец любил охоту, иногда брал с собой сына, и Вася знал о жизни и привычках диких уток немного больше. В частности, знал тот факт, что на подходящих водоемах утки останавливаются вне зависимости от наличия там лягушек – просто отдохнуть на воде.
Но и Вася не стал озадачиваться. Не залетают, так не залетают. Эка невидаль – утки! Вот воронку бы посмотреть вблизи…
Он не знал, что водоворот ему придется еще увидеть.
Близко. Очень близко.
Тот, кто сидит в пруду – I
Леша Виноградов. Лето 2000 года
На участке был пруд – надо думать, в войну угодила в огород здоровенная бомба, линия фронта проходила совсем рядом. А дед Яша засыпать не стал, благо земли хватало. И получился небольшой, метров шести в диаметре, живописный водоем идеально круглой формы.
На зеленом берегу пруда и сидел сейчас Леша Виноградов – к воде его тянуло с раннего детства. Еще карапузом нежного детсадовского возраста в начале каждого лета он клянчил у матери сачок для ловли бабочек, самый простой: палка и проволочный обруч с пришитым конусом из яркой марли. Стоило все удовольствие тогда не то тридцать, не то сорок копеек, – мать покупала, втайне радуясь, что чадо не требует чего-нибудь подороже.
Но бабочки, стрекозы и другие насекомые могли спокойно порхать, опылять цветочки и заниматься прочими своими делами – маленького Алешку представители отряда чешуйчатокрылых непривлекали. Вооружившись сачком и стеклянной банкой, он шел к ближайшему ручейку, прудику, болотцу или попросту к большой луже (к глубоким водоемам мать, понятное дело, не подпускала) и долгие часы охотился на загадочных подводных обитателей.
Гребенчатые тритоны казались ему древними и обмельчавшими потомками динозавров – не вымерших, а просто скрывшихся в таинственно-прозрачных глубинах; шустрые водомерки восхищали своей удивительной способностью бегать, не проваливаясь, по водной поверхности; а уж если в сачке запутывалась оплошавшая крохотная рыбешка – это был невиданный праздник, тут же бежал к матери с идеей немедленной покупки аквариума. Ныне увлечения раннего детства вызывали улыбку, но полноценным он считал лишь отдых у воды: рыбалка и байдарочные походы. Но вот Ирина…
* * *
Несмотря на скромные размеры водоема, рыбешка в нем водилась – вдоль края темно-зеленых водорослей, под самой поверхностью прогретой солнцем воды, почти неподвижно стояли стайки мальков.
Караси, лениво подумал Лешка, наверняка карликовая форма, большие в таких ямах никогда не вырастают – тесно, пищи мало… А пересади их в просторное озеро – ого-го, больше килограмма вымахают. Ну и ладно, зато теперь не будет проблем с живцами на рыбалку…
Подумал и удивился: пока он тут взвешивал все за и против, подсознание его, похоже, решило единолично – унаследованный в Спасовке дом не продавать.
Он и сам склонялся к такой мысли, но жена… но теща… о-о-ох, нелегко будет отстоять свое решение… Если вообще удастся отстоять.
Близился вечер. Надо было вставать и уезжать обратно в город, но Леша продолжал полулежать на берегу пруда, благодушно поглядывая, как медленно ползут по небу два одиноких в безбрежной синеве облачка, – домой совсем не хотелось.
Синебрюхая стрекоза-коромысло, обманутая его неподвижностью, простодушно уселась прямо на кончик Лешкиного носа, крепко вцепилась крохотными шершавыми лапками. Он дернулся от неожиданности, спугнул негаданную постоялицу и проводил глазами ее полет. Далеко стрекоза не улетела, села шагах в трех от него – над самой водой на длинную травинку, свисающую с берега, и застыла, широко расставив прозрачные крылья…
