Капитана отпустило. Он потянулся к рации, потом, передумав, – к пистолету… Но не сделал ничего. Не вышел на связь с Дементьевым. Не крикнул «Стой!», не пальнул предупредительным…
Зачем? Куда? – подумал Архивариус в состоянии, близком к панике, когда понял, что шагает за безмолвной фигурой. Попробовал остановиться – и не смог. Как будто невидимая веревка влекла вперед, заставляя переставлять ноги. Попробовать догнать эсэсовца не хотелось…
Развалины приближались – до странного быстро, куда быстрее, чем должны были при такой неторопливой ходьбе…
Мысли, наоборот, двигались в голове заторможено – как у уставшего, засыпающего человека – еще пытающегося о чем-то размышлять, но все ближе подходящего к грани между реальностью и сном.
Надо достать пистолет, надо… Мысль крутилась в голове, но рука никак не желала двигаться к кобуре… Эсэсовец прошел сквозь кустарник, разросшийся у старых стен, – ни одна веточка не дернулась, не зашелестела листвой. Архивариус следом – отчего-то столь же бесшумно. Словно и он стал призраком…
Внутри развалин было гораздо темнее – но капитан, удивительное дело, видел всё. Каждый камешек под ногами, каждую выщерблину на стенах… Руины он знал хорошо – не раз бывал здесь еще до нынешнего расследования. И изумился – дворец стал другим! Вернее, становился, – буквально на глазах, с каждым их шагом… От коридора, куда свернул немец, мало что оставалось: лишь правая стена, от кладки левой уцелели до нашего времени два-три ряда кирпичей.
Сейчас стены стояли. Обе. Целые и невредимые. А над головой нависало перекрытие. Давным-давно рухнувшее перекрытие…
Я сплю, понял капитан с неожиданным облегчением. Задремал, прислонившись к дереву… Позорище… Мысль успокоила. Мысль примирила со всем, что происходило. Во сне и не такое случается…
Но какая-то часть сознания вопила – из непредставимого далека, через всю Галактику – это не сон! Сделай что-нибудь! Не сон! Не сон!!! НЕ СОН!!!
И он попытался что-то сделать. Даже в сновидении не стоит позволять, чтобы с тобой творили всё, что угодно… Этак и не проснуться можно.
Архивариус снова потянулся к кобуре – серией незаметных, вроде случайных, вроде никак не связанных между собой движений… Маневр принес успех. Металл пистолета обжег пальцы ледяным холодом.
Коридор закончился. Впереди была глухая стена и ведущая вниз лесенка – наяву, в реальности, ее уже не существовало.
Эсэсовец остановился, обернулся, вновь сделал приглашающий жест – на сей раз в сторону лесенки.
Капитан понял наконец, что не так с шеей у его загадочного проводника… Мог догадаться и раньше – но подвела инерция мышления, до сих пор такие повреждения приходилось видеть у людей, пребывавших в горизонтальной плоскости. У лежавших на земле или на морговских столах…
ШЕЙНЫЕ ПОЗВОНКИ БЫЛИ СЛОМАНЫ!
Эсэсовец повторил приглашающий жест – резко, нетерпеливо.
Архивариус собрал в кулак всё оставшееся от своей воли – и продолжал стоять неподвижно. Колени чуть дернулись – и всё.
Веки эсэсовца поднялись – медленно-медленно. За ними – ничего. Вообще. Бездонные черные провалы…
Затем так же медленно раскрылись губы призрака. Зубы оказались испачканы чем-то темным. Между ними показался кончик языка… Если ЭТО можно было назвать языком – куда больше отросток напоминал хвост мерзкого пресмыкающегося. Голос эсэсовца прозвучал змеиным шипением:
– Эвханах-х-х-х…
Шипение не смолкало, ввинчивалось ржавым штопором в спинной мозг, и капитан понял, что пойдет сейчас вниз, в подвал, куда угодно, лишь бы смолк этот отвратительный звук.
Язык-хвост высовывался все дальше и дальше, извивался, тянулся к лицу Архивариуса… И это стало ошибкой призрака, кем бы и чем бы он ни был. В движении чувствовалась неприкрытая угроза – а на угрозы тело капитана реагировало рефлекторно, без вмешательства мозга.
Бах! Бах! Бах! – выстрелы разнесли в куски остатки сонного наваждения.
В коридоре внезапно стало темно, словно отключилось невидимое мягкое освещение. Что-либо видел Архивариус лишь в те доли мгновения, когда из дула вырывался сноп пламени.
Выстрел: на него уставилась мертвая рожа с языком-щупальцем…
Выстрел: вместо нее человеческое лицо, такое же, – но живое, искаженное смертной мукой…
Выстрел: глумливый оскал лишенного плоти черепа…
– ЭВХАНАХ!!! – Вопль перекрыл выстрелы.
Стены и потолок коридора-ловушки пришли в движение – с треском и скрежетом. Сверху рухнуло что-то невидимое, тяжелое, – больно зацепив по плечу. И еще, и еще…
Архивариус устремился назад – не рассуждая, опять же на рефлексах. Успел, выскочил из коридора, – но лодыжку ухватило, оплело гибким, живым… Сбило с ног, потянуло обратно. Капитан извернулся, готовый выстрелить в тварь – он не сомневался, что это она, вернее ее кошмарный язык… В этот момент рухнуло перекрытие. И вместе с ним левая стена.
Теряя сознания от чудовищной боли в раздавленных ногах, Архивариус попытался дотянуться до кнопки аварийного вызова рации… И не сумел.
* * *
Толик Дементьев навещал его в больнице. Держался так, словно они по-прежнему оставались коллегами – хотя ясно было: в строй капитан Дибич уже встанет. Поскольку не на чем стоять…
– Совсем-совсем ничего не помнишь? – допытывался Толик.
– Ничего, – твердо отвечал Архивариус. – Последнее воспоминание – как стою у дерева. И всё. Обрыв пленки… Следующий кадр – больница.
– Жаль… – вздыхал Толик. – Но может, вернется память помаленьку, бывают такие случаи… Всё голову ломаю, кто и как тебя под ту груду кирпичей умудрился втиснуть… Явно ведь с войны лежат, непотревоженные, землей сцементировались, мохом поросли. Тебя ведь туда не в беспамятстве волокли, не оглушенного – коли три раза выстрелить успел… Хотел бы я знать – в кого?
– И я хотел бы… – солгал Архивариус.
Он помнил всё. Но старался забыть. Не получалось.
Глава 4
16 июня, понедельник, вечер, ночь
1
До Коммунара, находившегося по прямой в пяти километрах от «Графской Славянки», грозовой фронт дошел несколько позже, чем до Спасовки. Но обрушилась на городок гроза с не меньшей силой.
Колян Прохоров понял, что погода ломает все его планы. Он никак не рассчитывал, что видимость в восемь часов вечера нежданно-негаданно упадет до двух метров – за сплошной стеной льющейся с неба воды ему не удавалось толком разглядеть двери подъезда Марчука.
Доктор мог спокойно подойти к парадной с другой стороны – и остаться незамеченным. Вот ведь невезуха… Выждать полчасика и пойти позвонить в дверь наугад? А если клистирная трубка задержится на службе? Подождать подольше? А если любовнички уже завалятся в койку и не отопрут? Занимать позицию в подъезде – тоже не выход. Уж кто-нибудь заметит и запомнит…
