Этот пункт оказался самым трудным для выполнения. Когда я попытался подтянуться и закинуть на провод ноги, он начал раскачиваться, и амплитуда колебаний увеличивалась с каждым моим движением. До соседних проводов – полметра, не больше. Шесть киловольт – не шутка, и если я коснусь двух проводов одновременно, на подстанции через секунду или полторы сработает защитное отключение. А я за эти полторы секунды узнаю, что ощущают казнимые на электрическом стуле. Узнаю, но уже никогда никому не расскажу.
Я упрямо повторял свои попытки. Ничего другого все равно не придумать, именно так проникали за забор солдатики, проникну и я.
Оп! Моя рука коснулась второго провода! Сердце болезненно сжалось в ожидании чудовищного удара током. И на том все закончилось. Я нервически хихикнул, удивив сновавших внизу зубастиков. Если они, конечно, способны удивляться…
Линия обесточена! Мог бы и сразу догадаться, видел же мельком улицу, где не горел ни единый фонарь… На Царское Село, как и на весь Питер, электричество подают в режиме «три-три»: три часа света, затем три часа темноты. Все потребляющие энергию системы особняка работают сейчас от автономных генераторов. Здешние самоходчики прекрасно знают график отключений и ничем не рискуют. Да и воздушной гимнастикой едва ли занимаются, наверняка приспособили какой-нибудь крюк на палке или веревке, для обратных путешествий уж точно…
С этими мыслями я бодро перебирал руками, проползая над гребнем. Путешествие по канатной дороге не затянулось. Провод начал все круче подниматься вверх, ползти дальше по нему будет все труднее. Да и светлая, отполированная полоса алюминия завершилась. Именно здесь спрыгивали солдатики, надо прыгать и мне. После всех приключений обидно будет сломать ногу, приземлившись на что-нибудь непригодное для мягких посадок.
Вновь повиснув на вытянутых руках, я разжал пальцы. Ну вот и все. Свобода! Относительная, конечно, – очень скоро все выходы из города перекроют так, что мышь не проскочит. Но кто такая мышь? Глупый грызун, не проходивший тренировок по спецметодикам, и мои шансы на спасение в разы выше.
Вдалеке вновь послышалась стрельба – заработали «ревуны», в грохот очередей вплетались характерные хлопки подствольников. Не иначе как лейтенант, не дождавшись меня, решил прорываться в одиночку на своем снегоуборочном монстре. Далеко не прорвался, угодил в засаду… Я мысленно пожелал лейтенанту успеха, шансы у него мизерные, но все же не нулевые. А те, кто занимается вторым беглецом, то есть мной, наверняка уже обнаружили отсутствие трупа в изрешеченной «цикаде» и сейчас ищут на территории то, что не успели сожрать зубастики… Я мысленно пожелал им не торопиться, искать как можно тщательнее.
А сам быстро пошагал переулком, ведущим прочь от особняка. Задача номер ноль, думал я, – избавиться от идентификационного чипа ОКР, вживленного в мое левое бедро. Потому что в дополнение к заставам, облавам и прочесываниям очень скоро по улицам будут раскатывать машины-пеленгаторы, настроенные на код именно моего чипа и способные засечь его с расстояния в пару-тройку сотен метров.
Хирургический инструментарий имеется – складной ножичек с самыми разными прибамбасами. Хирург, хоть и без диплома, тоже в наличии – я сам. Остается найти подходящую операционную…
На темном асфальте выделялось еще более темное круглое пятно. Я подошел поближе – так и есть, люк ливневой канализации. Не слишком стерильно для хирургических экзерсисов, зато безопасно, – чтобы прочесать здешние подземные лабиринты, потребуется дивизия полного состава, а лишних дивизий у ОКР нет.
Пожалуй, мне туда…
Часть четвертая
Человек без имени
1. Актуальная наука социология
Электросеть опять обесточилась – ужин и сопутствующий ему разговор происходили при свечах, но романтичности им данное обстоятельство отнюдь не добавляло.
Впрочем, я погорячился, назвав свечами осветительные приборы, горевшие в доме профессора Маргияна, – обрезки упаковочного шнура, пропитанные адским варевом из рыбьего жира, технического мыла и чего-то еще… Народ именовал их «коптю́чками», а иногда и того хуже, «вонючками», – нетрудно догадаться, за какие именно потребительские качества. А настоящие свечи превратились в наше время чуть ли не в предмет роскоши.
Нефть – это ведь не только горючее для двигателей и электростанций. У нефти есть масса других производных, вроде бы и незаметных, кажущихся не столь важными, – до той поры, пока они не исчезают или не становятся редкостью.
Парафин из их числа. С давних пор считалось аксиомой – погасло электрическое освещение, доставай припрятанную на такой случай коробку с парафиновыми свечами, зажигай их и жди, когда электрики исправят неполадку. Никто не задумывался, чем освещать дома, если свечи и электричество исчезнут одновременно.
Наступило время, и задуматься пришлось. Санкт-Петербург и другие крупные города еще кое-как освещены – пусть с перебоями, пусть с веерными отключениями, но электричество двенадцать часов в сутки подается.
А в глубинке люди сидят при лучине. И при «коптючках». Единой энергосети не осталось, линии передач разрушены. Кому повезло – есть поблизости электростанция и сохранилось топливо для нее, – те пользуются благами цивилизации. Остальные стремительно скатились в девятнадцатый век.
Профессора Маргияна, как ни странно, факт регресса нашей цивилизации лишь радовал.
– Человечество не смогло вовремя остановить, заморозить прогресс и теперь сполна пожинает плоды своей недальновидной глупости, – вещал профессор, жестикулируя вилкой с наколотым куском синтезированной телятины. – Катаклизм – естественная реакция изнасилованной людьми планеты, которую самонадеянные сапиенсы считали покоренной, прирученной и на все согласной.
Я кивнул, налегая на телятину. Слушать застольные монологи профессора входит в условия игры. Так сказать, моя плата за гостеприимство, за стол и кров. Старика можно понять и пожалеть: речи, рассчитанные на аудиторию, за много лет стали у Маргияна не просто привычкой – необходимостью, физиологической потребностью организма.
Реализовать эту потребность ныне не так-то просто. Курс лекций профессора в университете отменен, да и сам факультет социологии, где он подвизался, приказал долго жить. Не до того… Хотя, конечно же, изучение нынешнего социума – разваливающегося на куски, коллапсирующего – представляет немалый научный интерес. Но финансировать в России науку, не имеющую конкретного прикладного значения, некому и не на что.
Ученики профессора разбежались, едва лишь его научная школа оказалась на голодном пайке после исчезновения правительственных грантов. Прикрылись семинары, конференции и симпозиумы, – еще один способ излить поток умных мыслей на внимательных и почтительных слушателей.
Вот и приходится профессору самовыражаться в статьях, размещаемых в Сети, давно переставшей быть глобальной. Да еще читать застольные лекции племяннице Алисе и нечастым гостям – таким, как я.
