Информация о Стайнзе была ошеломляющей в своей краткости.
– До сих пор мы считали, что Стайнза не существует, – сказал Пит.
– О чем это ты? – спросил я.
Пит рассказал, что полиция разослала повсюду отпечатки пальцев Стайнза – по военным, федеральным и местным участкам, но ничего не обнаружилось. Его фотография была разослана по всем полицейским учреждениям страны с требованием срочной проверки – и опять ничего.
– Как такое возможно? – спросил я.
– Я не думаю, что это возможно, – сказал Пит. – Парень вроде него не мог нигде не засветиться – он должен был служить, обращаться с просьбой на право ношения оружия… нечто в этом роде. Если на него нигде нет никаких данных, значит, эти данные были стерты.
– Кем?
Пит пожал плечами.
– Кем-то, кто имел к ним доступ. Какого черта ты меня спрашиваешь? Мы, конечно, до сих пор ищем, но не думаю, что найдем что-нибудь.
Пит уехал, и остаток вечера я провел, готовясь к завтрашней встрече в кабинете Топора, на которой должен был обсуждаться наш запрос всей информации об Алексе Дорси. Мы не могли позволить себе получить отказ.
Утро было солнечным и ярким, однако в кабинете судьи было темно и мрачно, как всегда. И снова Дилан приехал туда раньше нас с Кевином, что начинало меня раздражать. Судья не должен говорить с одной стороной в отсутствие другой. Я мог бы просветить Топора на этот счет – или промолчать, или остаться в живых, и предпочел последнее.
Впрочем, тут же выяснилось, что их встреча с глазу на глаз инициирована Топором.
– Мистер Кэмпбелл решил не препятствовать вам, – объявил мне судья.
– Хорошо, – сказал я.
– Вы получите досье к концу рабочего дня.
– Хорошо, – сказал я.
– Это все, джентльмены.
– Хорошо, – сказал я.
Так что Дилан не произнес ни слова, а я произнес только одно, приятное, целых три раза. Через несколько секунд мы с Кевином вновь оказались в машине.
– За каким чертом надо было нас звать? – возмутился Кевин.
– Видимо, перед тем, как мы пришли, Топор вынес ему строгое предупреждение, – предположил я.
– И Дилан так просто сдался? – недоверчиво буркнул Кевин.
– Тебе Топор, похоже, никогда не делал предупреждений. Если он действительно надавил, Дилан бы и первенца своего на заклание отдал.
Я позвонил Эдне, и она сказала, что получено важное сообщение от Маркуса. Он просил меня о встрече и назвал адрес где-то в трущобах. Кевин согласился поехать со мной, и через двадцать минут мы добрались до места, оказавшегося заброшенным многоквартирным домом. Рядом был заброшенный кинотеатр, а через улицу ютились несколько заброшенных магазинов.
Мы вышли из машины и принялись озираться по сторонам. Через несколько минут послышался голос:
– Сюда, наверх.
Маркус смотрел на нас сверху, выглядывая из окна, одного из немногих неразбитых.
– Поднимайтесь, – сказал он. – Шестой этаж.
Я застонал, потому что лифт в этом здании наверняка не работал, а у меня ноги все еще были как ватные после вчерашних гонок за собакой. Но деваться было некуда, и мы с Кевином потопали к зданию, а потом совершили поистине альпинистское восхождение по лестнице.
Когда мы добрались до шестого этажа, я обнаружил, что не ошибся насчет лифта. Он действительно не работал, в чем нетрудно было убедиться: в пустой шахте лифта висел человек. Он висел на плечевых ремнях безопасности, выпучив от страха устремленные на Маркуса глаза. Тот стоял поблизости, поигрывая огромным ножом, готовый перерезать ремни и отправить несчастного в последний полет с шестого этажа навстречу гибели.
Я потерял дар речи, но Маркус был спокоен и невозмутим, словно мы встречались в бассейне, чтобы выпить по бокалу «Пина-колады». Как воспитанный человек, он представил нас друг другу:
– Энди Карпентер, Кевин Рэндалл, это Задница. Задница, это мистер Карпентер и мистер Рэндалл.
Вот почему, сообразил я, он позволил запихать себя в шахту. С таким именем трудно развить в себе чувство собственного достоинства.
Маркус сообщил, что висящий человек хочет кое-чем поделиться с нами. Похоже было, Кевина сейчас удар хватит – он явно не ожидал стать участником подобной сцены. Да и я чувствовал себя несколько некомфортно. Поэтому я уговорил Маркуса поставить несчастного на твердую землю. Маркус нехотя согласился, после того как тот пообещал говорить стоя так же честно и без утайки, как если бы продолжал висеть.
Покинув шахту лифта, парень немного успокоился, и я узнал, что у него есть и другое имя – Митч. По-видимому, Митч был мелким жуликом, приторговывал информацией и был сущим мешком дерьма. Маркус мог быть очень убедительным, и он уговорил Митча поделиться с нами некоторой информацией бесплатно. Ремни безопасности и шахта были дополнительным аргументом в переговорах.
Митчу удалось пролить немного света на царство темных делишек Дорси, однако это было немного не то, что мы искали. Дорси, как и предполагалось, принимал весьма активное участие в криминальной деятельности семьи Петроне. Однако, если верить Митчу, он был всего лишь распорядителем общака, хоть и крупным; настоящая власть и покровительство Петроне принадлежали тем, на кого работал Дорси. Митч ничего не знал о том, кто бы это мог быть, но точно знал, что главная функция самого Дорси состояла в сборе денег и передаче основной их массы наверх.
Это вполне совпадало с тем, что Селия сказала о другом лейтенанте, с которым был связан Дорси. Был ли этот лейтенант выше Дорси в организации Петроне или просто работал с ним на одной ступени, ясно одно: кто-то в департаменте очень хотел, чтобы Лори было предъявлено это обвинение.
Мы отпустили Митча с искренней признательностью и предупредили, чтобы он держал ухо востро и докладывал Маркусу, если еще что-то узнает. Он поклялся, что именно так и будет поступать, однако мне почему-то казалось, что Митч предпочтет не оставаться в том же полушарии, что и Маркус.
Топор Хендерсон был из тех судей, чьи приказы всегда выполняются, а Дилан не выказывал готовности стать тем юристом, который нарушит эту традицию. Когда мы с Кевином добрались до дома, остаток досье Дорси был уже переслан нам, и мы немедленно приступили к его изучению.
Самый интересный период в биографии Дорси начинался с обвинений, выдвинутых против него Лори. Они были здесь приведены. К досье прилагался рапорт Отдела внутренних расследований. Он был не столь обширен, как доклад Комиссии Уоррена,
[6]
но подтверждал обвинения Лори и основывал на них дальнейшее расследование.
