Дождавшись следующей паузы при переключении автоответчика, я помедлил еще секунд тридцать и постучал. Он крикнул: «Войдите!», я просунул в дверь голову и предупредил, что пойду прогуляюсь, и пусть-де он не беспокоится. Между нами говоря, если бы я вздумал смыться, всю ответственность возложили бы на него. По крайней мере, я так полагал.
Он обернулся ко мне, но его взгляд блуждал где-то далеко. Он стоял в полосатой пижаме, с всклокоченными волосами и походил на ювелира под прицелом грабителя.
— Так я пройдусь немного.
Он промямлил: «Да-да, хорошо…» И вдруг кинулся к дорожной карте, разложенной на мини-баре.
— По какому маршруту мы двинемся завтра?
Меня несколько утешило, что он все еще помнит о моей долине, несмотря на все потухшие и проснувшиеся вулканы, и я упер палец в то место Высокого Атласа, где ничего не было написано. Казалось даже странным, что приходилось делать какое-то усилие, чтобы напомнить себе, что Иргиз — всего лишь плод моего воображения.
— А как мы туда попадем?
Поскольку я молчал, он видоизменил вопрос, желая уточнить, каким видом транспорта я воспользовался, когда покидал родные места. Я ответил, что отправился на осле и потратил недели три на путь до города; это показалось мне одновременно вполне вероятным и совершенно не поддающимся проверке. Он печально поглядел на меня, представив себе, сколько тягот я перенес, чтобы в конце концов оказаться ни с чем, и на губах его появилось какое-то подобие улыбки, потому что чужое горе, когда страдаешь сам, хоть немного, а утешает. Он хлопнул меня по спине, чтобы подбодрить, и его голос вдруг зазвенел и обрел решительность:
— Так. Отъезд в восемь часов! Пожалуй, я возьму напрокат в агентстве Герца джип, вездеход или «лендровер», идет? Интересно, какую машину мы можем себе позволить?
Я посоветовал ему модель с откидными столиками, чтобы можно было писать по пути, он положил руку мне на плечо и взглядом поблагодарил меня. Я вышел, а он снова бросился к телефону. Но перед тем как снять трубку, посоветовал мне далеко не уходить и быть повнимательней. Может, для человека, у которого были родители, такие слова — дело скучное и житейское, но я-то их слышал впервые.
Я вышел к бассейну глотнуть свежего воздуха. Сперва мне там понравилось, поскольку все было хорошо прибрано на ночь: стулья в углу поставлены друг на дружку, купальные матрасы сложены горкой; затем я разглядел несколько влюбленных парочек под деревьями и ретировался в холл. Там я сел и стал изучать рекламные проспекты о Марокко, их была целая куча, но сперва ничего не удавалось запомнить. Местный колорит, народные костюмы, жилища, страна контрастов — все это не для меня: я-то приехал не на экскурсию. Я не узнавал Иргиз ни на одной из панорамных фотографий туристических прогулок; укрытая от глаз долина, придуманная мной, смущала и угнетала меня тем больше, чем меньше я понимал, куда ее пристроить: к вечным снегам или в пески пустыни, средь раскаленных камней или в прохладе оазиса. Она отступала, как мираж на горизонте. Я отпихнул от себя каталоги и вышел.
Перед гостиницей служители из камеры хранения о чем-то с жаром болтали, но когда я проходил мимо, стали говорить тише, поглядывая на меня с явной подозрительностью: я в своем костюмчике, от которого так и разило Францией, был из другого мира, турист и не более того.
От отеля к городу тянулось длинное прямое шоссе с ветхим бетоном разделительной полосы, осыпавшимся кучками гальки, проросшими пожухлой травой. Я долго шел по ней, заложив руки за спину. Меня обгоняли микроавтобусы, отправлявшиеся в Медину на ужин. Я знал, что «медина» означает «центр города», что рынок здесь называют «сук», а еще, что ислам запрещает пиво и свиную колбасу. Впрочем, есть пока не хотелось — просто идти куда-нибудь, вот и все.
Улочки на моем пути становились все оживленнее, с распахнутыми окнами в каждом доме, из которых звучала музыка, с цветными лампочками на ветвях деревьев и собратьями по бывшему моему ремеслу, продававшими на тротуаре приемники, ковры, майки, бижутерию и сувениры. Клиенты из автобусов вяло торговались, жуя пропитанные жиром пирожные и печенье. Поскольку мне нечего было продать, я ни для кого как бы и не существовал.
Меня охватила тоска, ощущение полного одиночества среди всех этих людей, говоривших на другом французском, без моего марсельского акцента. Впервые в жизни я почувствовал себя иммигрантом. И чтобы не скиснуть окончательно, я стал представлять себе, как одинок настоящий араб, когда очутится во Франции, особенно ежели в обход закона. Мне-то не Бог весть как, но повезло: у меня есть гуманитарный атташе, мой телохранитель с королевской охранной грамотой, чтобы никто ко мне не цеплялся. Довольно-таки славный парень, не забывавший обо мне, несмотря на собственные проблемы, помнивший, что нужно снять номер в отеле, взять напрокат машину, и притом не требовавший от меня ничего, кроме лоскута моей собственной мечты, чтобы не чувствовать себя совсем покинутым. Одновременно я походил на того потерявшего память типа из многосерийного фильма: я бродил по родным местам, не припоминая ничего, а при всем том в глубине души ощущая какое-то волнение. А встречные прохожие толкали меня, не замечая, потому что для них я был только частью пейзажа. О таком можно написать в романе, знатный вышел бы кусок. В конце концов, Жан-Пьер послал меня на рынок для того, чтобы я принес ему свои впечатления, описания, в которых не было бы фальши, местные запахи, колорит, а кроме того — внутренние переживания, так сказать, состояния души.
Я запихнул в свою память две-три приметные местные черточки, запахи из харчевен, цвет домов, высоту деревьев и марки автомашин. И направился назад, весь поглощенный приобретенными знаниями, все по тому же прямому как стрела шоссе.
Перед отелем стояли два магазинчика, где продавалось все то же, что и в городе, но с расчетом на более тугие кошельки. Как раз подъехал автобус с грязными стеклами, измотанными пассажирами, чемоданами в багажнике, которые нужно разнести по номерам, и всякими проблемами, неизбежными при каждом прибытии. По виду что-то в роде экспресс-тура «Весь Магриб за неделю», потому что каждый хотел заполучить сувениры перед тем, как отправиться спать, и все галдели, что завтра утром лавочки окажутся закрытыми. Девица-гид обещала им, что нет, но ее никто не слушал. К тому же они все поголовно желали пойти в тот магазинчик, что справа, поскольку там сумки «Виттон» продаются дешевле и притом со скидкой; напрасно сопровождающая девица твердила, что, поскольку они на попечении фирмы «Марокко-тур», им продадут за ту же цену в левой лавчонке, — они все бросились в правую, чтобы обделать свои делишки в обход «Марокко-тур», где, понятно, только и норовят погреть руки за их счет.
Тут прибыл автобус другой фирмы — «Оазис-трэвел», у которой был контракт с правым магазином; люди из «Оазиса» стали исходить пеной, решив, что те, первые, расхватают их сумки. Их гид вступил в переговоры с девицей от «Марокко», пытавшейся вытурить своих подопечных из магазина направо, божась, что в другом такие же сумки за такую же цену, но те не желали ничего знать и кричали, что они — свободные люди, протряслись на собственных задницах добрых шесть сотен километров, а потому и не подумают слушаться чьих бы то ни было приказов, а что до этих из «Оазиса», так они могут и подождать своей очереди.
