Я услышал шаги. Алекперов уходил с поля боя, на котором он только что одержал всесокрушающую победу. Я дождался, пока он уйдет, и только после этого вышел из своего убежища. Демин стоял, облокотившись на перила, и смотрел вниз с обреченностью потенциального самоубийцы. Это был полный крах. Он даже не заметил меня.
– Душно, – сказал я, будто только что вышел из зала.
Демин обернул наконец ко мне свое лицо. В нем не было жизни.
– Вам плохо? – осведомился я.
– Н-нет.
Очень неуверенно сказал. Значит, ему не просто плохо, а очень плохо. Так бывает. И единственный выход – умереть, чтобы все проблемы разрешились разом. Я уже почти поверил, что он запросто способен сигануть с балкона на равнодушно-серый асфальт, и даже прикинул возможный исход. Насмерть, конечно, не убьется, не та высота, но руки-ноги поломает. Я на всякий случай встал ближе, чтобы воспрепятствовать, если он все же решится на прыжок. Кто бы мог подумать, что самсоновское место столь для него желанно?
– Ты думаешь, мы хваткие волки, Женя? – с тоской в голосе спросил Демин, глядя куда-то мимо меня. – Нет, мы – мелкие шавки.
Если бы я не слышал их с Алекперовым разговора, то ни за что не понял бы, что он имел в виду. Но сейчас мне оставалось лишь промолчать, чтобы не выдать ненароком своей осведомленности.
Глава 34
На лестничной площадке, у своей квартиры, я увидел Мартынова. Одетый в вылинявшую «джинсу», он сидел прямо на выщербленном полу и, когда я появился, буднично приветствовал: «А, вот и ты», – словно старшему следователю прокуратуры было не привыкать коротать время под чужой дверью, сидя на годами не мытом полу.
– Что-то случилось? – насторожился я.
– Ничего.
Мне показалось, что у него усталый вид.
– Давно ждете?
– Да.
– Извините, – на всякий случай сказал я.
– Ничего, мне не было скучно. Здесь какая-то девушка…
Я резко обернулся.
– Наверное, твоя, – определил Мартынов. – Мы поболтали с ней часик. Потом она ушла. – Он встал и потянулся. – А напрасно. Потому что ты пришел быстрее, чем можно было предполагать.
Я представил, как он смотрел на Марину цепким, оценивающим взглядом, и вдруг почувствовал прилив горячей ревности.
Вошли в квартиру. Мартынов прошелся, заглядывая во все углы с любопытством пса, попавшего в новую для него обстановку.
– Ничего квартирка, – оценил он. – Служебная?
– Для работы с агентурой, – пояснил я. – Выделили на время, пока я занимался Самсоновым.
Мартынов понимающе кивнул и поджал губы.
– Чаю хотите? Или кофе?
– Воды, – сказал он. – Холодной. Кипяченой.
Он пил воду большими жадными глотками. И снова почему-то напомнил мне пса. Осушил стакан, поставил его на стол.
– С Загорским пока ничего, – сказал он. – Если тебя это интересует.
Конечно, интересует.
– Не дает показаний?
– Дает, да еще как, – усмехнулся Мартынов. – Едва записывать успеваем. Но все не то.
Он говорил это ровным голосом, но я видел, как он раздосадован.
– Мы с ним беседовали почти сутки без перерыва. И – ничего.
– Может, он и не виноват? – попытался я выгородить несчастного Загорского.
– А может, виноват, – парировал Мартынов. – Просто нет у нас пока на него ничего.
– А экспертиза? – подсказал я. – Следы, отпечатки и все такое прочее?
– Какие следы? Там все затоптано, будто Мамай прошел. – Мартынов вздохнул.
– И что дальше? – спросил я.
– Ищем, – отрапортовал Мартынов.
– Пока только Загорского подозреваете?
– Мы всех подозреваем, Евгений. Просто Загорский – единственный, до которого мы смогли добраться без проблем. Не крикни он тогда Самсонову «Убью!», сейчас ходил бы на воле вместе с вами.
Мартынову, конечно, хотелось, чтобы «Убью!» мы накануне убийства крикнули хором. Тогда он имел бы законное основание упрятать всю группу в кутузку, где разговаривать с нами было бы намного легче.
– Загорский, кстати, ссылается на тебя, – неожиданно сказал Мартынов. – Говорит, что ты давно был в курсе его планов.
– Каких планов?
– Поездка в Германию, – пояснил Мартынов. – Он говорит, что собирался вылететь туда задолго до случившегося с Самсоновым, и ты можешь это подтвердить.
– Могу, – с чистым сердцем подтвердил я.
Мне было по-своему жаль Альфреда. К тому же я не был уверен до конца, что убил именно он. Но на Мартынова сказанное мной не произвело ни малейшего впечатления.
– А, это все чепуха, – махнул он рукой. – Парниша зарабатывал себе алиби.
– А если нет? Он действительно собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал.
– Почему? Было много работы?
– Дело не в этом. Просто они недолюбливали друг друга, как мне кажется.
– И поэтому Самсонов проявлял неуступчивость?
– Да.
Мартынов пожал плечами. Было видно, что сказанное мной он не рассматривает как алиби.
– Ну хорошо. Оставим это. Лучше расскажи, как похороны прошли.
Вот зачем он пришел! Узнать, что новенького мне довелось раскопать. Хвастаться особенно было нечем. Я коротко рассказал о событиях дня. Мартынов меланхолично кивал. Ничего нового я к его знаниям, похоже, не добавил.
– Как там вдова? – осведомился он.
– Ей тяжело, – не принял я его отстраненного тона.
Тут он вспомнил, наверное, что между мной и Светланой что-то было, и ради приличия сочувственно вздохнул.
– Да, – сказал, придав голосу скорби. – Ей сейчас не позавидуешь.
Посмотрел на меня испытующе.
– Плакала?
Я кивнул.
– На гроб падала? Рассудок теряла?
В его интонации мне послышалось что-то не очень хорошее. Я посмотрел Мартынову в глаза и вдруг понял, что он спрашивает – естественно ли вела себя Светлана, не было ли ее горе притворным. Я задохнулся от гнева и бешено завращал глазами.
– Ну-ну, – примирительно сказал Мартынов. – Я тебя понял. – Придвинул мне стакан. – Принеси мне еще водички, пожалуйста.
Чертов психолог! Хочет, чтобы я поостыл, пока хожу туда-сюда. И я действительно немного успокоился.
– Я тебя о том дне хотел спросить, – сказал Мартынов и выразительно посмотрел на меня.
– Сегодня читал протокол твоего допроса и обратил внимание на то место, где ты рассказываешь об эпизоде с Кожемякиным.
