«Своего» я узнал сразу. Он сидел вторым слева и при всей своей угрюмости имел довольно спокойный и даже равнодушный вид. Он меня не узнал, потому что вряд ли запомнил нашу мимолетную встречу в тот не очень приятный для Самсонова день.
– Вот! – сказал я и ткнул в равнодушного.
Он встрепенулся и обеспокоенно завертел головой.
– Где, когда и при каких обстоятельствах вы видели этого человека? – спросил у меня Мартынов.
Я рассказал. Мой «знакомый» изменился в лице, и равнодушия в нем теперь совершенно не угадывалось.
Когда все закончилось, я вышел в коридор. Никто не сказал мне, могу ли я уйти. Примерно через четверть часа вышел из кабинета Мартынов. Он выглядел крайне озабоченным и неимоверно куда-то спешил, но, увидев меня, все-таки остановился.
– Что там? – спросил я.
– С ним придется повозиться. – Мартынов махнул рукой. – До самой ночи, а то и дольше.
– Не признаются?
– В чем? – уточнил Мартынов.
– В убийстве.
– В убийстве – нет. Твой знакомец, – кивнул на дверь кабинета, – тот вообще все начисто отрицает. А Кожемякин уже поплыл, но его пока хватает только на признание в соучастии в вымогательстве. Якобы они сообща хотели сделать Самсонова немного беднее, а об убийстве речь даже не шла. Тактика понятная, Кожемякин законы знает, и для него не секрет, что за убийство Самсонова ему гарантирована «вышка». Поэтому держаться будет до последнего.
У Мартынова затуманился взгляд, и он хрустнул пальцами.
– Так вы его с самого начала подозревали?
– Ну конечно, – буркнул Мартынов. – И его, и ту парочку, которую ты видел у Самсонова в кабинете. Только мы до поры не связывали их вместе. Думали – или Кожемякин, или те двое. А оказалось, что они заодно. – Мартынов хлопнул меня по плечу: – Иди домой, Женя. Завтра созвонимся.
Я развернулся и пошел по коридору.
– Эй! – крикнул мне в спину Мартынов и сказал, когда я обернулся: – Спасибо тебе!
– За что?
– За то, что помог.
Он улыбнулся, и впервые за сегодняшний день сквозь озабоченность на его лице проступила радость. Радость человека, нащупавшего верную дорожку в трясине предположений и слухов.
– Ты уедешь теперь? – спросил он.
– Да. Но не сразу. У меня еще есть в Москве дело.
Я уеду, когда мы снимем сюжет с участием Вериного мужа.
У здания прокуратуры я увидел знакомый автомобиль. Та самая иномарка, в которой сегодня днем Кожемякина привезли на площадь Восстания. За эти несколько часов с машиной произошли некоторые изменения. Заднее стекло было покрошено на мелкие осколки, часть которых просыпалась в салон. А в правой задней дверце я увидел пару небольших отверстий – следы от пуль. Владелец иномарки, похоже, не сразу поднял руки. Видимо, была у него веская причина оказывать упорное сопротивление.
Глава 46
Светлана была дома. Ее, как оказалось, тоже доставили в прокуратуру, но отпустили намного раньше меня. Она выглядела подавленной – слишком свежей была рана, и эту рану сегодня в очередной раз задели. Больно. Тем не менее я рассказал ей все, что услышал от Мартынова. Светлана слушала молча. По ней нельзя было понять, где тот предел, у которого мне следовало бы остановиться, чтобы больше не терзать ее измученное сердце. Только раз она сказала:
– Какие подонки!
Через полчаса после моего прихода позвонил Демин. Как оказалось, он уже был в курсе происшедшего: не дождавшись нас в мосфильмовском павильоне, он принялся названивать поочередно мне, Светлане и Кожемякину, пока наконец не попал на Светлану. Она и рассказала о случившемся. Теперь он звонил, чтобы выяснить, не объявился ли я. Услышав мой голос, Демин буркнул:
– Поздравляю, коллега!
– С чем? – удивился я.
– Не каждому удается вырваться из застенков.
Несмотря на его тон, он был, похоже, обрадован, что со мной все в порядке.
– Меня отпустили, но ненадолго, – сказал я. – Обещали привлечь к ответственности за нанесение тяжких телесных повреждений.
Демин догадался, что это шутка. Вот такие шутки у нас и были в последнее время – невеселые.
– Жалко, что меня рядом не было, – мрачно добавил он. – Иначе я размазал бы этого гада по асфальту.
Помолчали.
– Значит – всему конец? – спросил Демин.
– Чему именно?
– Нашей работе над последней программой. Все развалилось. Мы потеряли последнего оператора. Загорского ведь тоже не выпускают. Меня вчера в очередной раз вызвали в прокуратуру, и мой собеседник так обмолвился, что я понял, дела Альфреда – швах. Не по самсоновскому делу, что-то ему другое лепят, а раз уж решили, то прилепят обязательно. Большие мастера.
Я услышал, как Демин вздохнул.
– Я и в мыслях не держу, что программа не будет отснята, – сказал я. – Кожемякин успел подобрать операторов, трое у нас есть – хватит.
Не столько для Демина я это говорил, сколько для слышавшей меня Светланы. Мне показалось, что она, как и Демин, подсознательно поставила крест на наших планах. За одно это я готов был растерзать ненавистного мне Кожемякина.
– Никаких изменений в наших планах! Сегодня я встречаюсь с нашим героем! Завтра или послезавтра – съемки!
– Я готов! – доложил Демин.
На том и расстались. Я положил трубку.
– Ты действительно веришь, что мы сможем отснять все как надо? – спросила Светлана.
– Никаких сомнений! – отрезал я. – Ты поедешь со мной к этому Виктору.
Я хотел заразить ее своей уверенностью. Она качнула головой, показывая, что никуда не поедет, но по ее глазам я видел, что что-то в ней оживает Так, наверное, из комы выходят к жизни. Не каждому дано. На нее за последнее время обрушилось столько горя, сколько другим не достается за долгие годы. И все, что ее держало, – память о Самсонове. Мы обязательно должны отснять последнюю программу, иначе Светлана сломается.
Я отправился в Замоскворечье. Виктор был дома. Открыв дверь и увидев меня, он заметно поменялся в лице. Отступил на шаг и сказал дрогнувшим голосом:
– Проходите!
– Вы один?
– Так точно! – четко ответил он.
Как рапорт отдавал. Я прошел в комнату, сохраняя строгое и значительное выражение лица.
– Пришло время поговорить откровенно, – сказал я.
Виктор с готовностью кивнул, и я понял, что он все прошедшие дни ждал этого разговора.
– Мы получили подтверждения вашей судьбы. Только тем, что мы ждали этого подтверждения, и объясняется задержка. Вы действительно император Павел Первый, сын Екатерины Второй и Петра Третьего.
