К счастью, подоспел ужин, что позволило Павлу на время отвлечься от внезапно обрушившихся на него забот. Прислуживали за столом шестеро слуг. Это облегчило его величеству процедуру приема пищи, поскольку слуги по одному им ведомому порядку меняли блюда, не позволяя императору запутаться в этом многообразии. Он откушал поросеночка, после чего приложился к икре – красной и черной, которую черпал из серебряных мисок расписной деревянной ложкой. Икрой же он закусил рябиновую настоечку, налитую невозмутимым слугой в высокий и массивный бокал.
Я стоял у дверей безмолвным истуканом, являя собой тип слуги-хранителя. В какой-то момент Павел сделал неопределенный жест рукой, как будто приглашая меня присоединиться к трапезе, но я остался у дверей, из чего он заключил, что подобное, видимо, не принято, и продолжил свой скромный императорский ужин в одиночестве. Рябчики, судя по всему, ему очень понравились. Как, впрочем, и рябиновая настойка. Он даже обернулся, выискивая того, кто распоряжался заветной бутылкой. Слуга вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой. Бутылка так и не появилась, и Павел разочарованно занялся рябчиком, но очень скоро повеселел – уж очень ему этот рябчик нравился.
Блюда сменяли одно другое, и у императора явно поднималось настроение. Он опьянел, не столько от наливки, сколько от еды, и я уже не сомневался, что ему понравилась его императорская жизнь. Здесь было много еды, хорошая одежда и вышколенные слуги, и все земные заботы, казалось, отступали на задний план.
Я смотрел на нашего героя, заранее зная, что будет дальше, и вдруг поймал себя на мысли, что я сейчас чувствую то же, что, наверное, чувствовал в подобных ситуациях и Самсонов. Я был наблюдателем. И это оказалось пугающе интересным. Самсонова иногда осуждали за отстраненно-испытующий взгляд на происходящее. Но только так можно было увидеть то, что все остальные попросту не замечали.
Павел все-таки проявил характер. Отыскал взглядом слугу, ответственного за разлив рябиновой настойки, и благодушно сказал:
– Что-то ты, братец, плохо справляешься. Налей-ка!
И хотя это было сказано совсем не грозным голосом, слуга подчинился. У меня не было возможности его остановить, хотя и следовало бы – я опасался, что его величество так наберется, что с ним потом не будет сладу.
Поскольку трапеза катилась к завершению, я позволил себе возвратить государя к делам.
– По поводу завтрашнего дня, ваше величество, – учтиво сказал я. – Предстоит принимать парад войск – совместно с прусским посланником. В какую форму прикажете облачиться войскам?
Павел, занятый пирожным, поднял голову и задумчиво посмотрел на меня.
– В парадную, – неуверенным голосом произнес он, глядя на меня во все глаза: не глупость ли он сказал.
Я с готовностью кивнул, подтверждая, что его величество приняли мудрое решение. Моя поддержка благотворно подействовала на Павла. Он снова вернулся к своему пирожному. Оказывается, не такое уж сложное это дело – царская жизнь. Приятного в ней больше, чем сложностей. Так, наверное, представлялось императору. Он откушал пирожных, запил их душистым чаем и окончательно сомлел.
– Прикажете постелить? – осведомился я.
Император с сомнением посмотрел на меня, на свою роскошную, до сих пор не застеленную кровать и надолго задумался. Вроде бы только что пробудился от полуденного сна, а уже хочется прилечь. Я кивнул расторопным слугам, и те засуетились, взбивая подушки на лебяжьем пуху. Павел зевнул. За бутафорским окном было темно. Ночь близка, стало быть, пора отдохнуть от государственных забот.
– Кружилинское дело, – напомнил я. – Как изволит распорядиться ваше величество?
На государево чело набежала тень.
– Отменить пока что, – ответил Павел, поразмыслив. – Ничего с ним не делать. Завтра все в подробностях выслушаю, тогда и порешим.
И снова по нему было видно, что он остался доволен той легкостью, с которой разрешались все вопросы.
Павла облачили в ночную рубашку и уложили в постель. В общей сутолоке я покинул царские покои, и когда слуги стали расходиться, Павел меня не обнаружил. Из-за прозрачного с одной стороны зеркала я видел, как император в беспокойстве оглядывается, отыскивая меня, и не находит. Наконец успокоился, его лицо обрело выражение задумчивости. В его жизни произошли крупные изменения. Их предстояло осмыслить, приведя в порядок растерзанные необычностью происходящего мысли.
Оператор, стоявший с видеокамерой рядом со мной, обернулся ко мне и выразительно покачал головой: подобную комедию он видел впервые. Но это было еще не все. Я показал ему жестом – погоди, мол, сейчас начнется самое интересное.
Пришел Демин и встал рядом.
– Все готово? – спросил я его шепотом.
Он кивнул.
– Начинайте.
Демин скрылся в дальнем углу павильона, откуда вскоре раздался неясный шум и крики. Из своего укрытия я видел, как император поднялся на локте. Пришло время моего появления. Я придал лицу выражение крайней тревоги и ворвался в Павловскую опочивальню.
– Мятеж! – выдохнул я. – Гвардейцы во дворце!
Императора будто подбросило пружиной.
– Мятеж, ваше величество! – доложил я, бешено вращая глазами. – Гвардейцы обнажили шпаги! Двое слуг уже лишились живота!
Вряд ли он понял, что лишиться живота означало лишиться жизни, но испугался преизрядно. Лицо, пару минут назад еще сохранявшее благостное выражение, побелело, а во взгляде плеснулся ужас.
– Павел Первый был убит! – сообщил я. – Сегодня как раз ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта одна тысяча восемьсот первого года! Та самая ночь, ваше величество! Я думал, что мы сможем этого избежать, но что-то не получается.
Император смотрел на меня остановившимся взглядом. Он прозрел свою незавидную судьбу и, кажется, начинал терять присутствие духа.
– У нас два пути! Остаемся здесь и пытаемся подавить мятеж или скрываемся во «временном коридоре»! Тогда трон переходит к вашему старшему сыну, Александру Первому.
Это был очень важный момент. Бороться или бросить все, чтобы спастись. Император почти не раздумывал.
– К черту! – не задумываясь, решил он. – Возвращаемся!
– В будущее?
– Ну конечно! – Его прежняя жизнь уже не казалась ему такой уж невыносимой.
Я покачал головой.
– Что такое? – обеспокоился Павел.
– С этим сложности. Можем не успеть.
Его лицо пошло пятнами.
– Давайте попробуем прорваться в прошлое, – предложил я, – где вы были стрельцом.
– Что за времена? – уточнил император.
– Эпоха Петра Первого. Он еще совсем юн. И все реформы – впереди.
– Я там – стрелец?
– Да. Мы проверяли, сведения точные.
