– Зачем вы это сделали? – спросил я.
– Что именно? – спросил он тусклым, ничего не выражающим голосом и обернулся.
Когда я увидел его глаза, у меня сжалось сердце. В его взгляде не было жалости. Одна холодная решимость.
23
Мы приехали в уже знакомое мне здание прокуратуры. Орехов тотчас пожелал побеседовать со мной. Его интересовало все, что было связано с Алекперовым. Про злополучный патрон он даже не вспоминал. Когда я указал ему на этот загадочный факт, он пропустил мои слова мимо ушей, будто не расслышал.
– Я не буду отвечать на ваши вопросы, – объявил я.
Он посмотрел на меня так, будто безмерно удивился столь опрометчивому решению.
– Вы не очень хорошо представляете себе работу этого механизма, – сказал после паузы мой собеседник и повел руками вокруг себя. – Здесь все настолько отлажено и все части механизма так плотно пригнаны друг к другу, что песчинки перемалываются бесследно. Никаких сбоев в работе. Сильный механизм. И бездушный.
Запугивал. Я его прекрасно понял.
– Но ведь всегда можно договориться, – продолжал он.
Не склонился ко мне, не понизил голос, чтобы продемонстрировать фальшивое дружелюбие. Не любил дешевых трюков.
– Тот, кто сотрудничает со следствием, всегда в выигрыше. Это здесь, на воле, год туда, год сюда – роли как будто не играет. А в тюрьме каждый лишний день очень и очень укорачивает жизнь, вы уж мне поверьте.
Я не мог понять, почему он так в меня вцепился. И потому молчал. Он расценил мое молчание как упрямство. Тяжело вздохнул, словно сожалея о моем неблагоразумии.
И тут распахнулась дверь. Широко и с шумом. В кабинет ворвался Мартынов. Меня он даже не удостоил взглядом, сразу подступился к следователю.
– Что это? – резко спросил Мартынов и ткнул в мою сторону пальцем.
– А что такое? – сухо осведомился Орехов, заметно смурнея лицом.
– К чему эта комедия? Что за патрон? Зачем ты разыграл этот спектакль?
– Я ничего не разыгрывал, – все так же сухо ответил Орехов. – Выемка произведена в присутствии понятых, протокол оформлен надлежащим образом. Так какие вопросы? – Он посмотрел на Мартынова и поднялся. – Давай выйдем в коридор. Там и поговорим.
– К черту! – рявкнул Мартынов. – Никаких коридоров! Я его забираю! – Обернулся ко мне: – Пошли, Евгений!
Он был возбужден и решителен. Но на Орехова это нисколько не подействовало.
– А забрать ты его с собой не можешь, – сказал он. – Потому что вот… – Он двинул по столу какую-то бумажку.
– Что это? – недружелюбным тоном осведомился Мартынов, не делая ни малейшей попытки приблизиться к столу.
– Постановление об аресте Колодина Евгения Ивановича. Он арестован. Ты это понимаешь? И если ты попытаешься вывести его за пределы прокуратуры…
Он не договорил, но и так все было понятно. Для меня это – побег, для Мартынова – соучастие. Я слышал, как Мартынов скрипнул зубами. Так бывает, когда человек испытывает чувство бессилия.
– Что за чушь? – зло сказал он.
– Давай выйдем в коридор, поговорим, – опять предложил ему Орехов.
– Да я этого парня знаю год! – взорвался Мартынов, и в дверь тотчас заглянул милиционер. Заглянул и тут же исчез. – И все, что ты на него сейчас пытаешься повесить…
– Я ничего на него повесить не пытаюсь. За ним тянется хвост из всяческих несоответствий и нестыковок. Это по алекперовскому делу.
– Что за чушь! Ты его в убийцы записал, что ли?
– Не в убийцы, конечно. Но есть странности просто необъяснимые.
Орехов посмотрел на меня, и я понял, что он хочет слышать объяснение этим странностям. До этого он не решался говорить при мне, а вот теперь пошла игра в открытую. И если я не смогу ничего ему объяснить, он закатает меня за решетку, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
– Алекперов отправился на встречу вот с ним. – Орехов кивнул в мою сторону. – И никому не сказал, куда едет. Ни заместителю своему, Касаткину, ни жене – никому! А вот ему он звонил! – Он опять показал на меня. – И он-то был в курсе! – Очередной кивок в мою сторону. – И как раз там, в кафе, убийцы Алекперова и поджидали!
Сказать, что я был изумлен – значило не сказать ничего. И Мартынов, кажется, был шокирован не меньше моего. Он повернул голову и посмотрел на меня. У него было лицо испытавшего немалое потрясение человека.
– Нет, ты погоди, – пробормотал он после невыносимо затянувшейся паузы. – Ты хочешь сказать, что Колодин навел убийц на Алекперова?
– Пока я говорю только о фактах, – сухо ответил следователь. – А факты таковы: в день гибели Алекперов договорился с Колодиным о встрече, сам Алекперов никому об этой встрече не сказал. Когда он приехал в этот ресторанчик, убийцы его уже поджидали. Меня интересует следующее: откуда они знали, что Алекперов там появится?
Он посмотрел на меня вопросительно-строго.
– Я никому ничего не говорил!
Мой ответ, кажется, чрезвычайно расстроил следователя. Он даже развел руками и выразительно взглянул на Мартынова: мол, ты же видишь, я к этому парню со всей душой, а он вместо благодарности держит меня за дурачка.
– Никому ничего не говорил! – упрямо повторил я. – И вообще, нам с Алекперовым нечего было делить.
– Ну как же, – возразил следователь. – Дружбы между вами не было. Сначала покойный вообще хотел прикарманить вашу программу, еще тогда, год назад, потом, когда у него ничего не получилось, он вроде бы пошел на попятный, но руководителем программы хотел видеть не вас, а вдову Самсонова…
– Это обычные житейские неурядицы, и предполагать, что из-за них может произойти убийство…
– А вы даже не представляете себе, из-за каких мелочей иногда убивают, – спокойно ответил Орехов.
– Ладно, посмотрим, – пробормотал Мартынов. – Я пойду к начальству.
– Это угроза?
– Нет, предупреждение. Я никогда ничего не делаю за спиной.
Мартынов вышел. Мы опять остались вдвоем.
– Продолжим, – предложил следователь.
– Я отказываюсь давать показания.
– Причина?
– Ваши действия незаконны!
– Орган, надзирающий за полнотой и правильностью выполнения законов, – это прокуратура, – сказал следователь таким тоном, будто читал лекцию. – А вы в прокуратуре и находитесь, напоминаю вам.
Я отвернулся, чтобы не видеть его оскорбительно надменного лица.
– Хорошо, – сказал Орехов. – Я предоставлю вам время подумать.
Вышел, вызвал милиционера. Тот вошел и сел на стул у двери. Следователь оставил нас вдвоем. Он вернулся часа через два.
