– Я тебе сейчас объясню, о чем идет речь, – кивнул я. – Мне шьют статью по организованной преступности. Пренеприятное, скажу тебе, дело. И я хочу, чтобы ты мне помог. Кроме меня, этого хочет еще и хозяин.
Он старался не смотреть на меня. Уставился в пол и задумался. И такой расклад был ему страшен, и этакого он опасался. А мне от него ничего особенного не было нужно. Только подтверждение того, что он действительно на кого-то работал. За тем я и пришел.
– Обратитесь к адвокату, – очнулся Орехов. – Я могу порекомендовать вам опытного юриста.
Значит, уже выстроил план своих дальнейших действий. Я его тотчас же раскусил. Сам не хочет ни во что ввязываться, боится, но еще больше боится неведомого мне хозяина, поэтому изъявлял готовность принять участие в моей судьбе – помочь с адвокатом. И в то же время старательно удерживается в рамках закона, пытаясь оградить себя от возможных неприятностей.
Но я его тотчас разочаровал.
– Ты не чуди! – посоветовал я и нехорошо усмехнулся. – Какой адвокат? О суде и речи быть не может! Ты должен дело закрыть! – Я выдержал небольшую паузу. – Или хочешь встретиться с хозяином?
Это можно было расценить как угрозу. Я увидел, как пошло пятнами лицо моего собеседника. Испугался. Вот сейчас из него и надо было выжимать все, что требовалось.
– Хозяин тобой и так недоволен, – сказал я. – Из-за того, что ты так промахнулся с этим пацаном с телевидения. – Я ткнул пальцем в заголовок статьи в «Коммерсанте», где была моя фамилия. – Если бы ты навешал на Колодина собак, как хотел хозяин, ни я, ни кто-либо из моих ребят не пострадал бы.
Я увидел его глаза и понял, что Мартынов был совершенно прав! Стопроцентное попадание! Был, был хозяин! И был приказ стереть меня в порошок! Как жаль, что этот ореховский взгляд нельзя было сейчас запечатлеть на видеокассету!
– Случилась накладка, – выдавил из себя Орехов.
Вот сейчас он должен был сказать самое главное. То, ради чего я сюда и пришел. Я разволновался и даже подался вперед, с трепетом ожидая продолжения фразы. И в этот момент у меня из-за пазухи выпал диктофон. Катастрофа – другого слова не подобрать. Я поднял глаза на Орехова. Он был не просто изумлен. Настоящий шок. Я подумал, что успею покинуть поле битвы прежде, чем мой противник придет в себя, подхватил с пола диктофон и поднялся, но тут Орехов проявил готовность действовать. Очнулся раньше, чем я предполагал. Он тоже поднялся, и к двери он находился ближе, чем я. Похоже, не собирался меня выпускать. Встанет в дверях, жену попросит позвонить в милицию – такими ему представлялись, наверное, его действия в ближайшие несколько минут. Но он не знал о моем пистолете. Я постарался восполнить пробел в его знаниях. Вытащил пистолет из кармана и поднял его на уровень ореховской груди. Пистолет был газовый, но в сумерках, которые царили в кабинете, Орехов не мог этого обнаружить.
– Сядь! – со всей возможной в этой ситуации сдержанностью произнес я. – Иначе прострелю тебе башку!
Он рухнул в кресло, как будто ноги вдруг перестали ему повиноваться.
Я выскользнул в прихожую. Телефон был здесь. Я оборвал провод и направился к выходу. На шум выглянула хозяйка.
– Всего хорошего! – буркнул я.
Пистолет я старался держать так, чтобы она его не видела. Не хотелось пугать понапрасну несчастную женщину.
Я не стал дожидаться лифта, а сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.
Светлана ожидала меня в машине за углом дома. Я ввалился в салон и выдохнул:
– Гони!
– Получилось? – спросила Светлана.
– Сейчас посмотрим.
Мы ехали и слушали записанную на диктофон нашу с Ореховым беседу. В том месте, где послышался стук упавшего на пол диктофона, я печально вздохнул и сообщил:
– Все, больше не будет ничего интересного.
– Эта пленка не может служить доказательством, – сказала Светлана. – Орехов не сказал ничего такого, что можно было бы использовать против него.
– Я видел выражение его лица! И его взгляд!
– Но это видел только ты.
– Неважно! Теперь-то я знаю, что он действительно выполнял чью-то волю. И это знание развязывает мне руки.
– Значит, война?
– Война! – подтвердил я. – До победного конца! Либо я, либо он!
37
Прошла неделя. По доходившим до меня слухам, Орехов озлился и разыскивал меня повсюду. Но нигде не появилось моих фотографий с надписью «Разыскивается», и в прессу прокуратура не передавала никаких материалов, способных меня скомпрометировать. Мартынов считал, что это хороший признак. Орехов действовал против меня по собственной инициативе, едва ли не в одиночку, и это показывало, что серьезной поддержки в стенах самой прокуратуры у него сейчас нет.
– Все, кто хоть каким-то боком был к этому причастен, ушли в тень, – объяснял мне Мартынов. – Почувствовали, что что-то здесь не то, и отшатнулись от Орехова. Теперь выжидают – не сломает ли он себе шею. Он остался один, и для него единственное спасение – схватить тебя и скоренько завершить дело о злополучном патроне. Когда ты сядешь, он будет прощен. Если же нет – ему припомнят эту историю. Его накажут с демонстративной безжалостностью, чтобы показать, что к творимым им безобразиям не имеют никакого отношения.
Мы с Ореховым оказались в очень схожих условиях. Были зеркальным отражением друг друга. Оба хотели взять верх над противником, и для обоих это был едва ли не вопрос жизни и смерти.
Я старался проявлять максимальную осторожность и нигде не появлялся. Все, что требовалось для подготовки очередных съемок, выполняли Светлана, Илья и Дима. Но в самих съемках я принял участие. Договорились снять очередной сюжет без особой помпы, скромно, чтобы не привлекать излишнего внимания, – по городу рыскали ореховские ищейки, и Демин даже смог однажды обнаружить прицепившийся за ним «хвост».
На съемки я, естественно, поехал не со своим лицом. Из меня сделали дядьку лет сорока – с непростой судьбой и любителя выпить. Когда я взглянул на себя в зеркало, то понял, что могу служить наглядным пособием при чтении лекций об опасности нездорового образа жизни.
– Ну вы и покуражились сегодня надо мной, – попенял я нашим гримершам. – Могли бы соорудить что-нибудь поприличнее.
– Поприличнее – это когда ты совсем без грима, – льстиво ответили мне.
Пришлось смириться.
Местом съемок на этот раз выбрали телемастерскую. Дело в том, что человеку, которого мы собирались разыграть, незадолго перед тем подарили на работе телевизор, да не простой, а японский – «Панасоник». И поскольку подобное случается не каждый день и, как вы понимаете, не со всеми, наш будущий герой был не просто горд – он был счастлив. Его родные под большим секретом поведали нам о том, что Забродин – такая фамилия была у нашего героя – успел обзвонить всех своих родственников, даже иногородних, и сообщить о свалившемся на него счастье. Тем же, у кого телефонов не было, он разослал письма, в которых писал о своем житье-бытье, в дальнейшем плавно переходя на сообщение о «Панасонике» и обсуждение того, как его, Забродина, жизнь с этой самой минуты изменилась. Учитывая, что Забродин не писал родне письма как минимум последние десять лет, можно было понять, что для него этот «Панасоник» значил. Наверное, именно поэтому Демину и пришла в голову мысль использовать в нашем сюжете забродинский телевизор.
