Он посмотрел на Диму, тоже вынырнувшего из-под стойки.
– Пару лет строгого режима ему дадут за это? Как думаешь?
– Ну что ты! – сказал Дима. – У меня сосед на остановке скамейку сломал. Той скамейке пять копеек цена. Так дали три года. А здесь – ты посмотри! – Он указал на учиненный разгром.
– Хватит! – умоляюще прошептал заведующий. – Прошу вас, остановите их, иначе этот человек разгромит мое ателье окончательно.
Я же сейчас не столько боялся за его ателье, сколько за Забродина. Он был уже совсем плох. Мало того что лишился телевизора, так еще и заработал срок. Я выглянул в соседнюю комнату и жестом показал нашему актеру – тебе пора выйти. Этот парень был загримирован под меня и должен был сообщить бедолаге Забродину, что странная сказка закончилась и все теперь будет хорошо. Парень взял в руки микрофон и направился к месту событий. Он вышел к стойке и приветливо улыбнулся Забродину. Предполагалось, что наш герой охнет, смущенно засмеется и пригрозит нам карами небесными – то есть все будет так, как это бывало и прежде. Но сегодня все сложилось иначе. Вид улыбающегося телеведущего подействовал на Забродина так же, как деминский кукиш пять минут назад. Он зарычал и бросился на обидчиков. Наверное, он не оставил бы в живых никого – если бы не упал. Зацепился ногой за обломки им же разбитого телевизора и оказался на полу. Он упал и больше уже не шевелился, я даже подумал, что он, возможно, сильно ушибся, но через некоторое время, показавшееся мне вечностью, Забродин пробормотал, не поднимая головы:
– Ух, что же я с вами сделаю!
Меня успокаивало то, что письмо на телевидение с предложением разыграть Забродина прислала его теща. Тещу Забродин, насколько мне было известно, побаивался, и сомнений в том, что скандал будет замят, у меня по этой причине совершенно не было. Но все-таки я счел за лучшее лично выйти к нашему герою. Он все еще был плох, но я сумел уговорить его выйти на улицу и сняться со всей нашей группой на память. Мы с ним шли впереди, за нами спешили операторы со своими камерами, и уже за ними – предусмотрительно отставшие Дима, Илья и «представитель общества потребителей».
Выйдя из мастерской, мы с Забродиным встали на тротуаре, и я его обнял за плечи – хотел, чтобы сначала нас сняли вдвоем. Он выглядел потерянным и ни на что, похоже, не реагировал.
– Веселее! – попросил я. – Ну что вы, в самом деле?
И больше ничего я сказать не успел. За нашими спинами громыхнуло так оглушительно, что в первое мгновение я потерял способность слышать. Я оглянулся. Наш фургон, на котором мы всегда ездили на съемки, пылал, развороченный чудовищной силы взрывом.
– Снимайте! – завопил я операторам. – Снимайте все это!
Я видел лицо стоявшего за спинами операторов Демина – совершенно белое, ни кровинки – как маска.
38
Я успел уехать с места происшествия до прибытия первого милицейского наряда. Демин едва ли не силой затолкал меня в машину.
– Еще не хватало, чтобы тебя сцапали, – мрачно напутствовал он меня. – Так что сиди тихо, без кваканья.
Квакать я совершенно не собирался. Потому что у меня были более важные дела. Взрыв фургона означал начало войны против нас.
Вечером Демин привез ко мне Мартынова. Тот выглядел взвинченным и усталым.
– Допрыгался? – осведомился он, едва переступив порог моей «конспиративной» квартиры.
– Это наши правоохранительные органы так нас защищают от бандитов, – огрызнулся я.
– Ты других не обвиняй, если у самого голова не думает!
– Думает! – осерчал я.
– Черта лысого она у тебя думает! Говорил же тебе – исчезни. А ты вместо этого с заявлениями по телевидению выступаешь. И с какими заявлениями!
– Думаете, причина в моем выступлении? Том самом, в котором я пообещал добраться до организаторов этой ореховской возни?
– Конечно! – убежденно сказал Мартынов. – Ты фактически объявил им войну. Они поняли, что от тебя слишком много беспокойства, и приняли меры.
Демин таращился на Мартынова и выглядел довольно испуганным. То ли никогда прежде не видел такого сердитого Мартынова, то ли еще не отошел от пережитого на месте взрыва шока. Это я стоял спиной к фургону, а Илья момент взрыва видел собственными глазами. Зрелище, наверное, не для слабонервных.
– В общем, так, – со вздохом сказал Мартынов. – Полчаса тебе на сборы, и чтоб духу твоего в Москве не было.
– Стоп, стоп, стоп! – воздел я руки к потолку. – К чему такая спешка? С этим городом меня связывает столько нитей, что так сразу их и не оборвешь.
Мартынов подозрительно посмотрел на меня.
– Не юродствуй, – проворчал он. – Дела плохи.
– Я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь. Я не ожидал, честно говоря, что они, эти люди, решатся выйти из подполья, но, как видишь, это произошло.
– Неужели я так для них опасен?
– Это у них от вседозволенности, Женя. Люди ворочают огромными деньжищами, и начиная с какого-то момента им уже кажется, что они могут все. Почти что боги. А тут некстати на телеэкране появляешься ты и грозишь богам карами, потрясая при этом своими некрупными кулачками.
– Ну, не так уж комично я выгляжу.
– Выглядишь ты геройски, – признал Мартынов.
Я понял, что он опять начал заводиться, и поэтому примирительно сказал:
– Хорошо, с этим ясно. Но на что они рассчитывают? Ведь если меня убьют, шум будет большой.
– А любой шум имеет свойство затихать, – сообщил Мартынов. – Так что это им совсем не страшно.
– Ваши подопечные до сих пор молчат?
Мартынов понял, что я спрашиваю его о захваченных ранее бандитах.
– «Отморозки» уже поплыли. Показания дают с такой скоростью, что мы записывать не успеваем. – Мартынов невесело усмехнулся. – Исполнителей убийства Алекперова уже нашли, так что с этим делом все более-менее ясно. Все подтвердилось, кстати: они прослушивали алекперовский телефон, вот почему вычислили его в том ресторанчике.
– Хоть здесь Орехов ко мне претензий не будет иметь, – буркнул я.
– Он все равно тебя съест.
– А вы не стращайте!
– Да больно мне надо.
Мартынов вдруг резко наклонился ко мне и сказал по-отечески добрым голосом, заглядывая в глаза:
– Уезжай, Женя!
Повисла пауза. Мы долго молчали, глядя в глаза друг другу. Потом Мартынов вздохнул и отстранился. Все понял без слов.
– Ну зачем же мне уезжать? – мягко сказал я. – Это ведь все равно что признать свою вину.
– А ты ее и так признаешь, – уже в который раз рассердился Мартынов. – Вот только Орехов до тебя доберется…
– Я до него первым доберусь.
