– Накануне погиб Боярков, проходящий свидетелем по делу «Русского векселя», – сказал человек в прокурорской форме.
– Это мне известно.
«И что дальше?» – следовало понимать эти слова.
– Есть основания подозревать, что к случившемуся причастен Колодин.
– Есть свидетели?
– Его видели там.
– Соседи?
– Допустим, – уклончиво ответил мартыновский собеседник.
– И они готовы подтвердить свои слова?
– Да.
– Ты уверен, что они не откажутся от своих слов после того, как я предупрежу их об уголовной ответственности за дачу ложных показаний?
Последнюю часть фразы – про уголовную ответственность и про ложные показания – Мартынов произнес с таким видом, что даже я догадался, что имелось в виду. Он этих несчастных свидетелей так предупредит об уголовной ответственности, что на них, если только они не свихнувшиеся дураки и не самоубийцы, тотчас же нападет не поддающаяся лечению амнезия, и ни одно медицинское светило не сможет избавить их от необъяснимых провалов памяти.
– В квартире обнаружены следы борьбы, – не сдался мартыновский собеседник.
– Какое отношение это имеет к Колодину?
– Ну, следы его присутствия мы там найдем. Отпечатки пальцев, к примеру.
– Кто отрицает, что он бывал там прежде?
– Врач «Скорой», – продолжал как ни в чем не бывало человек в прокурорской форме, – почти наверняка его опознает.
– Если опознает.
Я уже понял, кого это они мне неуловимо напоминали. Игроков за карточным столом. Они разыгрывали партию. Один бросал на стол очередную карту, другой тут же ее перебивал.
– С врачом вообще сложности, – сказал Мартынов. – Его показания защита легко поставит под сомнение. Ночная темнота. Да и обстановочка та еще. Труп опять же. Врач при исполнении. Он хлопочет и очень занят. Куда уж ему тут внимательно смотреть по сторонам.
– Когда я посажу их друг против друга – врача и Колодина, – врач непременно узнает.
– А его любой человек узнает. Он у нас телезвезда, король эфира. Примелькался. А врач твой, якобы Колодина увидев перед собой, даже автограф у него не попросил, что уж совсем невероятно. Неувязочка! – Мартынов развел руками. – В суде это дело развалится. Но у меня есть серьезные сомнения в том, что оно вообще дойдет до суда.
Это была и игра, и торг одновременно. Кто кого перехитрит. Как на восточном базаре. А торгуются они за мою голову. Очень, наверное, увлекательно наблюдать со стороны, когда тебя это не касается. Меня, к сожалению, касалось.
– До суда это дело не дойдет, – с нажимом на каждом слове проговорил Мартынов. – Потому что у Колодина железное алиби. Его вообще не было в городе прошлой ночью.
Его, Мартынова, козырь. Надежда на общую победу в игре.
– Есть люди, которые это подтвердят?
– Да. Ты эту женщину видел в коридоре, когда шел сюда.
– Романтическое путешествие вдвоем? – понимающе улыбнулся человек в прокурорской форме, пытаясь этой улыбкой превратить козырь в обычной масти карту. – Надеюсь, ее показания будут более весомы, чем показания врача «Скорой»?
– Не сомневаюсь. Она возглавляет службу «Новостей» телеканала. Это тебе не бабушка-пенсионерка.
Мартынов знал, что говорил. Полякова занимала одну из главных должностей на телеканале. И дело было вовсе не в том, что скажет она, а в том, кто стоял за ней и за ее телеканалом. Только теперь мартыновский собеседник обнаружил, какого калибра орудия вводятся в бой. По нему было видно – не ожидал такого оборота дела. Для человека несведущего отправление законности есть четко и слаженно работающий механизм, действующий по раз и навсегда определенному для него алгоритму. Но человек в прокурорской форме знал, как все обстоит на самом деле. В жизни все гораздо иначе, как любил говорить один мой знакомый. В некоторые дела лучше не лезть вообще. Потому что звезд там точно не заработаешь, зато сгореть легко. Там не властвует закон, там царят иные силы, и когда эти силы сталкиваются, а ты, такой маленький, такая песчинка, оказываешься между ними…
– Ты напрасно в это ввязался, – по-отечески попенял собеседнику Мартынов. – Потому что преступника надо поймать, а не назначить. Тебе вот поручили назначить. А ты с готовностью в это дело бросился.
«И сломаешь себе шею», – угадывалось далее.
Но тот, в прокурорской форме, явно закусил удила. Оно и понятно – ему теперь только вперед. Остановится – растопчут.
– Надеюсь, мы это дело распутаем, – сухо сообщил он. – Вместе с вами.
Предлагал и Мартынову поучаствовать.
– Не-е-ет, – засмеялся Мартынов. – Ты уж давай сам выполняй поручение.
Перестал смеяться, склонился через стол и произнес с неожиданной жесткостью, глядя собеседнику прямо в глаза:
– Я не самоубийца. А дело развалится, вот увидишь. Через десять дней надо предъявить Колодину официальное обвинение или выпустить его из-под стражи. Ты знаешь, по какому из двух вариантов будут развиваться события? Колодина выпустят. Потому что предъявить ему обвинение не решатся. Дело-то скользкое. Против него ничего нет. А он, – ткнул пальцем в мою сторону, – будет все эти десять дней молчать, потому что это единственное, что от него сейчас требуется.
Я понял, что он сказал это только для меня. Чтобы я знал, как поступать. И человек в прокурорской форме тоже все очень хорошо понял. Но не протестовал. Игра шла в открытую.
– Так что занимайся им, – напутствовал собеседника Мартынов. – Но учти, если его кто-то хоть пальцем тронет…
Бить не будут. Десять дней мне доведется провести в каталажке, а там уж как сложится.
* * *
Вот и минули те десять дней, которых лучше бы в моей жизни не было. Следственный изолятор – не самое лучшее место на земле. Каждое утро меня доставляли в прокуратуру на допрос, к тому самому человеку в форме прокурорского работника. Я был немногословен в общении с ним. Здоровался при входе и после этого играл в молчанку. Вроде бы в знак протеста против незаконного ареста. По несколько раз на дню к нам заглядывал Мартынов. Каждый раз задерживался не более чем на пару минут и непременно осведомлялся:
– По-прежнему молчит? Ну надо же! И что нам с ним делать?
Мой мучитель при этом багровел и начинал нервно дышать, и я должен отметить, что с каждым днем он чувствовал себя все неувереннее, даже я это замечал. Как-то скисал. Сдувался. Дела были плохи. Не мои – его. В этих стенах происходило что-то такое, о чем я не имел ни малейшего представления, но я уже поверил в то, что все обойдется. На десятый день моего заточения меня вновь доставили к этому мучителю. Он, старательно глядя мимо меня, сообщил, что выпускает меня под подписку о невыезде.
– Первый шаг к твоему полному оправданию, – сообщил Мартынов, когда я – без наручников и вполне счастливый – заявился в его кабинет. – Они не могут сразу дать «полный назад», боятся перегрузок. При сильных перегрузках, чтоб ты знал, можно запросто вывалиться из кресла.
