– Хорошо, – кивнул Фархад и сделал плавный жест, давая понять, что Сулеми пора идти. Напоследок, словно припомнив, он еще раз сказал:
– Ты мне найди тех, что стреляли на площади. Мне их головы нужны.
Сулеми кивнул и откланялся.
35
После неудавшегося покушения Абдул перебрался к своему дальнему родственнику и почти не выходил на улицу, и тем не менее дважды за короткое время ему пришлось выезжать на север. Всякий раз из поездок он возвращался подавленным. Амира и Муртаза уже знали, в чем причина: повстанцы на севере готовили штурм Мергеши и очень рассчитывали на группу Абдула – устранение Фархада было способно ослабить сопротивление правительственных войск. Но к Фархаду теперь было не подступиться. Напуганный покушением, он нигде не появлялся, и никто не мог даже приблизительно сказать, где находится президент. По телевидению передавали записи выступлений Фархада – и только.
– Вы обязаны как можно больше времени проводить в городе, – инструктировал Абдул товарищей. – Предатель не может все время прятаться в норе. Ходите по улицам, смотрите, слушайте – что-нибудь да и всплывет.
В один из дней им наконец повезло, во всяком случае, так они думали поначалу. Муртаза принес весть о том, что Фархад должен выступить перед выпускниками военного училища. Они едва успели присмотреть место на крыше одного из домов, примыкавших к плацу, и под покровом ночи доставить туда оружие. Территория училища с этой позиции была как на ладони, и Абдул рассчитывал, что наконец-то дело будет сделано. Но вместо Фархада явился министр обороны Бахир, и заговорщики полдня жарились на солнце, изнывая от жары и сознания того, что им снова фатально не повезло.
Ни Муртаза, ни Амира не высказали сожаления. Все они стали немногословными в последние дни. Абдул знал причину. На следующий день после событий у президентского дворца Амира спросил его:
– Как получилось, что Хусейн погиб?
Абдул посмотрел ей в лицо и понял, что она видела все.
– Он был смертельно ранен, – ответил он коротко. – Мы не могли спасти его – солдаты были рядом. И тогда я сделал все, чтобы он не страдал. – Мы не могли рисковать делом, у нас есть задача – уничтожить предателя, и до тех пор, пока мы не выполним ее, мы обязаны жить.
Амира ничего не сказала, но по ее глазам Абдул понял – она осуждает его, и проговорил как можно жестче:
– Если ты боишься, можешь в следующий раз не выходить на операцию.
Она покачала головой.
– Нет, я пойду. Но вот что… Если кого-то снова ранят – мы не должны дать ему умереть!
Только сейчас Абдул понял, что она боится за Муртазу. Это о нем она говорит. Его губы дрогнули, и он проговорил вполголоса.
– Все будет хорошо, вот увидишь. Разве мы виноваты, что так получилось? Идет война, в которой нас всего трое, а врагов – тысячи, и потери неминуемы.
36
Занятия с Хомутовым Сулеми записывал на видеопленку, чтобы иметь возможность наглядно продемонстрировать ошибки своего подопечного. В первой половине дня они отрабатывали походку, жесты, мимику, манеры президента, а после обеда усаживались перед монитором и прокручивали кассету.
Хомутов нравился себе, временами он начинал хохотать, наблюдая за своими похождениями, но Сулеми его восторгов не разделял. Указывая пальцами на экран, он наставительно говорил:
– Здесь, Павел, ошибка. Президент здоровается обычно коротко, рукопожатие четкое, энергичное.
– А у меня разве не так?
– Нет, нет, – Сулеми морщился.
Они повторяли одно и то же десятки, сотни раз, движения Хомутова стали почти автоматическими, но все равно это было не то, что требовалось. С Сулеми соглашался и Гареев. Во дворце он появлялся не часто, и для него успехи Хомутова были более явственны, но стоило присмотреться, и липа становилась очевидной.
И Гареева, и Сулеми это раздражало, поскольку близился тот день, когда с Хомутовым намеревался встретиться президент Фархад. Он уже не раз выражал свое нетерпение и готовность проэкзаменовать своего двойника, но Сулеми пока удавалось ограничиться демонстрацией видеозаписей, при этом он выбирал наиболее выигрышные фрагменты. Даже в этих тщательно отобранных эпизодах Хомутов отнюдь не выглядел президентом на все сто, и Фархад заметил это и не преминул указать Сулеми.
– Обучение еще не закончено, товарищ президент, – коротко отвечал на это начальник охраны. – Недостатки мы видим и стремимся устранить их.
Тем не менее он знал, что сделать это вряд ли удастся.
В один из дней полковник не выдержал во время очередного просмотра и вспылил. Хомутов побагровел, слушая его брань, но смолчал. Сулеми прикрыл веки, давая утомленным глазам отдых.
– Согласен, – сказал он, помолчав минуту. – Но ничего не могу поделать. Все средства исчерпаны. Павел даже в мелочах все делает точно, но ощущения подлинности не было и нет.
Гареев посмотрел на Хомутова с прищуром и спросил:
– Ты, может быть, ваньку валяешь? А? Домой захотелось, притомился?
Хомутов дернул плечом. Сейчас он готов был взорваться.
– Хотел бы я иметь право объяснить тебе, сколько и каких голов полетит, если операция сорвется, – продолжал Гареев. – Но речь даже не об этом. Тебя должна волновать судьба только одного человека – Павла Хомутова. А будущее его, в случае неудачи представляется мне весьма смутно. Думай, Хомутов, думай.
Голос у него стал грудным, полковник словно ворковал, но от этого воркования у Хомутова сжалось сердце.
– Как знаете, – пробормотал он. – Я делаю все, что в моих силах.
– Значит, не все, Хомутов.
– Все! Все! – повторил тот упрямо.
Гареев отвернулся.
– Мое мнение, товарищ Сулеми, таково, – сказал он. – Вы можете продолжать работу хоть двадцать четыре часа в сутки, но это уже не принесет результата.
Сулеми меланхолично кивнул. Он уже прикидывал, что скажет президенту. Картина вырисовывалась безотрадная.
– А если попытаться попробовать кого-нибудь другого? – предложил он.
– Кого? – пожал плечами Гареев.
– Может быть, в Москве…
Гареев безнадежно махнул.
– Время. Не забывайте о времени. К тому же кандидатура Хомутова предложена председателем Комитета.
– Но если он никуда не годится! – обычно невозмутимый Сулеми почти кричал.
– Стоп, стоп, – Гареев поморщился. – Так не пойдет. Надо думать, как выйти из этого положения.
Они говорили так, будто Хомутова здесь уже не было. Попробовали, не вышло – и его отшвырнули, как бесполезную вещь.
– Вы сами виноваты, что ни черта не выходит, – неожиданно сказал Хомутов. – Вы, профессионалы, решили, что достаточно скопировать лишь внешние признаки. Чистый бред. Я могу тысячу раз повторить приветственный жест президента – но что он думает в этот момент? Этого я не знаю. Я пожимаю руку Сулеми, и Сулеми говорит, что Фархад это делает иначе. Ясное дело – иначе. У него к Сулеми особое отношение. Вы добиваетесь того, чтобы я встречался с людьми, которые постоянно видят президента, и при этом хотите, чтобы они меня принимали за Фархада. Но в таком случае я должен думать, как Фархад, и чувствовать, как Фархад. Я должен знать о нем гораздо больше, чем знаю сейчас.
