Поначалу никакой опасности он не видел – раненая была плоха и, по словам начальника госпиталя полковника Суркова, могла умереть в считанные часы. Такой исход – Агафонов понимал это – устраивал всех. Только начальник госпиталя беспокоился поначалу: с него спрос предстоял, но ему дали понять, что будет принята во внимание сложность данного случая.
Однако, вопреки ожиданиям, Людмила не умерла, и в один из дней Агафонова посетила ужасная мысль – а что, если все раскроется? Среди обслуживающего персонала госпиталя имеются джебрайцы, и совершенно очевидно, что среди них есть люди президента Фархада. Уязвленный резким протестом советской стороны, к тому времени тот вновь развязал боевые действия на севере страны, и если до него дойдет, что его грубо спровоцировали, обвели вокруг пальца…
Агафонов засуетился. Поняв, что стал заложником обстоятельств, он бросился к Овчаренко, но тот лишь равнодушно пожал плечами и посоветовал не волноваться понапрасну. Ему будто и невдомек было, что Фархад, если ложь раскроется, способен на самые непредсказуемые действия.
– Ее необходимо убрать отсюда! – шумел Агафонов, заламывая руки.
– Что значит – убрать? – переспрашивал Овчаренко, глядя равнодушно.
– В Союз!
– Каким образом? А если в тот момент, когда мы ее потащим в аэропорт, ее опознают? Вы себе представляете последствия?
Агафонов, разумеется, представлял.
– Но она не должна здесь находиться! Каждый день ее пребывания в госпитале – страшный риск!
– Кто же виноват в том, что она выжила? – иронизировал Овчаренко.
– А если ее состояние ухудшится? – предположил Агафонов с проснувшейся надеждой.
– Ну, теперь это вряд ли. Я слышал от Суркова, что она, напротив, быстро поправляется.
– Всякое бывает, – Агафонов настаивал, надеясь, что собеседник поймет.
Овчаренко мрачно усмехнулся, извлек откуда-то из недр массивного стола «Макарова», положил перед послом.
– В чем дело? – побагровел Агафонов.
– Ваша идея – вам и карты в руки, – проговорил Овчаренко насмешливо.
– Вы неправильно меня поняли, – посол бессильно откинулся.
– Бывает. Прошу извинить меня.
Овчаренко спрятал пистолет. Разговор был окончен.
Но продолжение вскоре последовало. Агафонову сообщили: Москва дает «добро» на эвакуацию Песоцкой в Союз – с соблюдением всех мер предосторожности. План был прост – на советском армейском автомобиле, не подлежащем досмотру на улицах Хедара, доставить женщину в столичный аэропорт, оттуда вертолетом переправить в Бергаш, на советский военный аэродром, и далее, армейским транспортом – в Союз.
Всю подготовку Овчаренко взял на себя, Агафонова даже не посвятили в подробности, и посол вновь испытывал чувство бессильной незащищенности – другие люди занимались делом, неблагоприятный исход которого мог стоить Агафонову головы. Он потерял сон и аппетит, начало пошаливать сердце, вдребезги разругался с женой из-за пустяка… Овчаренко же от каких-либо комментариев уклонялся, на все расспросы отвечал коротко: «Все делается по плану». Оставалось только Бога молить, чтобы все прошло гладко.
Четыре дня спустя Овчаренко явился к послу без приглашения и объявил, едва успев прикрыть за собой дверь:
– Операция завершена.
– Она в Союзе? – вскинулся Агафонов, чувствуя, как распрямляется спина, освобождаясь от невыносимого бремени.
– Да. Час назад мне сообщили – самолет приземлился на одном из аэродромов Подмосковья.
Агафонов налил из сифона воды и залпом выпил.
– В таких случаях лучше водочки, – порекомендовал Овчаренко.
– Могу предложить.
Овчаренко отрицательно качнул головой:
– Не могу, Александр Викторович, – дела. Я, собственно, вот по какому поводу. Прибывает наш новый сотрудник, надо бы решить вопрос с жильем для него.
– Семейный?
– Да.
– Это сложнее. Может быть, пока что-нибудь в городе? Кое-кто из наших живет в отеле.
– Это невозможно, – резко возразил Овчаренко. – Никаких отелей. Только на территории посольского городка.
– С квартирами у нас плохо.
– С квартирами у нас всегда плохо. Но не для всех.
– Впрочем, есть одна, – вспомнил Агафонов. – Пустует, но там личные вещи.
– Чьи?
– Прежнего жильца.
– А сам он где?
Агафонов замялся.
– Я и сам в толк не возьму, по чести говоря. Ваш предшественник, полковник Гареев, как будто бы вывез этого человека в Союз, причем едва ли не в наручниках. А спустя короткое время джебрайские власти наградили его орденом – посмертно.
– В любом случае его здесь нет, – пожал плечами Овчаренко. – И квартиру можно использовать.
– Похоже, что так. Вот только вещи…
– Что – вещи? Ценное – сдадим на хранение, остальное – на свалку.
Все выходило у этого майора легко и просто. Агафонов, позавидовав в душе такой определенности, кивнул. История с Хомутовым довольно темная – и чем быстрее сотрутся следы этого человека, тем лучше.
85
В президентских покоях было сумрачно и тихо. На низком столе черного дерева с золочеными львиными лапами, уставленном блюдами, горели, потрескивая, свечи, тени плавали по стенам, придавая ощущение нереальности происходящему.
– Ожидайте здесь! – сказал Хусеми Амире, указав на широкий, обитый светлой замшей диван у стола, после чего вышел, оставив девушку в одиночестве.
Рабочий день Амиры закончился, и она собиралась домой, когда в блок вошел Хусеми и, спросив ее имя, увлек за собой. Ничего не объяснив, он проводил ее в президентские покои и теперь оставил одну. Неожиданно открылась дверь, и в полумраке возник президент Фархад. Амира вскочила – этот человек показался ей призраком. Мерцающие язычки свечей отбрасывали желтые блики, и казалось, что лицо президента искажают жуткие гримасы. Это продолжалось недолго – Хомутов вышел из тени, и лицо его приняло обычное выражение, он улыбнулся гостье, сказал почти добродушно:
– Добрый вечер! Рад видеть вас здесь!
Амира по-прежнему смотрела с тревогой, но Хомутов почти не различал ее черт. Сделав широкий жест, он пригласил ее присесть, но девушка все еще стояла неподвижно, и Хомутов, взяв ее руку, едва ли не насильно усадил ее на диван, сам тоже сел, но не рядом, а так, что между ними оставалось свободное пространство, откупорил бутылку и, разливая в бокалы темное пахучее вино, сказал со знакомой улыбкой:
– Вы недавно работаете во дворце. Или я ошибаюсь?
Он оставил бутылку, повернулся, блеснули зубы.
– Вы, однако, немногословны, как я успел заметить.
