Однако сознательно горевать не получалось – довольно скоро Зула поймала себя на том, что тревожится о Чонгоре. И о Юйсе.
Вспомнилось лицо китайского юноши за стеклом, в дюймах от нее, и сердце оборвалось почти как тогда.
Наверное, пришло время помолиться. Помолиться о мертвых, о пропавших, о себе. Учитывая, что Зулу воспитали люди, регулярно посещавшие церковь, странно, что такая мысль не пришла ей раньше. Впрочем, общение с высшей силой ничего не могло изменить в нынешней ситуации. Разве что Зуле стало бы чуточку легче. В этом, насколько она понимала, и состоял смысл религии, в которой она выросла: чтобы людям было легче переживать то ужасное, что с ними происходит. Ну и еще в наборе церемоний, чтобы не просто улечься в койку или забросать покойника землей, а прилично и по-людски. Не то чтобы Зулу это смущало. Утешить тех, кому плохо, дело хорошее.
Такая вера не заставит отдать все деньги шарлатану, массово самоубиться или надеть пояс шахида, но именно поэтому от нее мало проку в ситуациях вроде нынешней. Однако до сих пор Зулу ее вера вполне устраивала, и ей казалось неуместным с бухты-барахты переходить к чему-то более истовому.
Так что об избавлении она молиться не стала. Кто ее спрашивает? Судно двинется, куда ему укажут.
А к этому явно шло. Зачем рыбачье судно, если не для того, чтобы выйти в море? В нейтральные воды. Карты у Зулы не было, но она догадывалась, что до любой точки в Восточной Азии они доберутся за считанные дни. Очевидно, в этом и состоял план Джонса.
Щеколда лязгнула, и вошел Джонс. Он запер дверь изнутри и сел по-турецки на ковер. Зула устроилась на краешке койки.
– Расскажи про самолет.
– Они прилетели из Торонто.
– Знаю. Где он сейчас?
– Что-то ты какой-то сердитый.
Джонс сверкнул глазами.
– Адреналиновое возбуждение прошло. Сегодня погибли десять моих людей. Думаю, половину из них убил твой Соколов. В квартире стеной встало пламя. Он был по другую сторону, в ловушке. Уложил моего человека, чтобы завладеть его автоматом, и стал стрелять через огонь. Мне есть из-за чего злиться.
– Сколько людей Соколова уцелели?
– Ни одного.
– Ясно.
– На адреналине чувствуешь эйфорию. Потом наступает депрессия. В таких случаях христианин идет и напивается.
– А мусульманин?
– Молится и мечтает о мести.
– Я понятия не имею, где Соколов. Даже не знаю, жив ли он.
– Жив. Я не спрашиваю тебя, где он: согласен, что ты ничего не знаешь, – я спрашиваю про самолет.
– А я размышляю вслух, – сказала Зула. – Полагаю, самолет у Иванова был не личный. Скорее арендованный.
– Почему?
– Другие сильно удивились, когда он собрался лететь. Как будто это нечто особенное.
– Готов поверить, – сказал Джонс, и Зула порадовалась, что заставила его согласиться хоть в чем-то. – Сколько бы у русских ни было денег, вряд ли они вот так запросто летают на частных самолетах.
– Я про тот мир знаю мало, но слышала, что самолет не сложно арендовать. Полагаю, это был как раз такой.
– Он в сямыньском аэропорту?
– Понятия не имею. Там я его видела в последний раз.
– А где пилоты?
– Мы оставили их в «Хайятте» рядом с аэропортом.
– Вы пробыли в Сямыне три дня.
– Сейчас заканчиваются третьи сутки, – сказала Зула.
– Ты знаешь, что Иванов и Соколов собирались делать сегодня? Когда разберутся с хакерами?
– Нам велели забрать с собой все вещи.
– Значит, думали сегодня улететь.
Зула пожала плечами, давая понять, что не задавалась таким вопросом.
– Он по-прежнему здесь, – сказал Джонс. – Самолет по-прежнему здесь.
– Не знаю.
– Смотри сама. В авиации самое дорогое – горючка. Никто не станет отправлять самолет назад, чтобы сэкономить на гостинице для пилотов. Так что они сидели в «Хайятте», смотрели порнушку и накачивались виски все время, что вы были в Сямыне. Вероятно, им позвонили и сказали готовиться к вылету. Наверняка сейчас они гадают, когда, черт побери, появится Иванов.
Зула слушала не перебивая. Ее это явно не касалось. Пусть Джонс разговаривает сам с собой, и чем дольше, тем лучше.
– Но Иванов не появится, потому что я его убил.
Он встал и заходил по каюте, раздумывая. Каюта была такая тесная, что расхаживание скоро превратилось в раздраженное переминание с ноги на ногу. На Зулу Джонс не смотрел.
– Итак, что они сделают, если Иванов не явится? Они не могут просто так взять и улететь. Они должны ждать. Значит, они сидят и ждут, что решит начальство.
Мысль, зарождавшаяся у Джонса, была так безумна, что Зула не сразу ее угадала. А когда угадала, едва не воскликнула: «Ты хочешь захватить самолет!»
На что он рассчитывает? Чтобы самолет взлетел, надо как-то принудить пилотов его поднять.
Внезапно она заметила, что Джонс глядит на нее в упор.
– Они тебя вспомнят, – сказал он. – Узнают твой голос по телефону.
Зула попыталась сделать каменное лицо, но поняла, что опоздала. Она уже себя выдала.
* * *
Меньше чем через тридцать минут после выхода из квартиры на Гуланъюй Соколов был на сорок третьем этаже небоскреба.
Там ничего не осталось, кроме мусора и компьютера, который они купили в Сямыне. Питер предлагал забрать его с собой, но Иванов не захотел. Тогда Питер решил забрать хотя бы винчестер и начал развинчивать корпус, но Иванову и это показалось слишком долго, так что дело остановилось на середине.
Теперь перед Соколовым стоял частично разобранный компьютер с отсоединенным, но не извлеченным жестким диском – стальной коробочкой размером примерно с бутерброд. Подсоединить ее обратно было проще простого: разъемы подходили друг к другу одним-единственным способом. Он запустил компьютер, все включилось. Интернет вроде работал, но Соколов не стал лазить по Сети, чтобы не давать УОБу лишних подсказок. Оливия записала ему URL популярного китайского форума, где иногда говорили по-английски. Соколов вбил его в адресную строку браузера и перешел в нужный подфорум. Там было тихо: никаких кодовых фраз. Немудрено: вряд ли Оливия уже добралась до ванбы.
По-хорошему, следовало лечь спать, чтобы завтра быть в форме. Жалко было тратить на сон ночные часы, когда можно ходить по городу, не привлекая к себе внимания, однако идти было не за чем, делать – нечего. Соколов пару раз прошелся по офису, глядя на галактику цветных огней внизу, на неоновые надписи, которых не мог прочесть.
Он уже понимал, что, несмотря на усталость, спать будет плохо.
Все его бойцы погибли. Их жены, матери, девушки в России ждут вестей от тех, кого уже нет в живых. До сей минуты Соколов гнал от себя эту мысль как несвоевременную. Он командовал людьми с тех пор, как получил звание сержанта. Там, куда его отправляли, потери были частыми и тяжелыми. Он писал письма вдовам и матерям погибших в старых, избитых выражениях: «Погиб, сражаясь за Родину». В случае Афганистана употреблять их было непросто. В случае Чечни – лишь немногим легче.
