Чонгор, разумеется, не видел, куда гребет, и Марлон, не доверяя своему английскому, жестами показывал, куда поворачивать. Само собой, они не учли кильватерную струю. Нос лодки резко пошел вверх, одна из покрышек, качнувшись, ударила ее в бок и перевернула. Марлон, видевший, что происходит, успел вскочить и одной рукой вцепиться в покрышку. Судно сдернуло его с уходящей из-под ног лодки. По счастью, он успел схватить шину второй рукой, но когда обернулся, то увидел лишь перевернутую лодку.
Из воды показалась рука и захлопала по корпусу лодки. Потом вторая. Лодка пошла вниз, словно ее тянула акула: Чонгор лез на перевернутую лодку, но ее быстро сносило к корме рыбачьего судна. Наконец у него получилось вытолкнуть себя на поверхность и ухватиться за последнюю шину. Теперь, рассекая головой воду, он поднимал собственную волну вроде той, что опрокинула их лодку. Однако ему все-таки удалось поймать второй рукой веревку, на которой висела покрышка, подтянуться и глотнуть воздуха. Марлон отвел взгляд от Чонгора и временно вернулся к собственным проблемам. Он по-прежнему месил ногами воду, еле-еле удерживаясь руками за шину. Карабкаясь как альпинист, он сумел перехватиться покрепче, закинуть ногу на соседнюю покрышку и подтянуться еще чуть выше, а потом и встать ногами на внутреннюю сторону. Отсюда уже можно было дотянуться руками до фальшборта.
Марлон рискнул обернуться и увидел, что Чонгор проделал то же самое. Лодка осталась где-то за кормой. Чонгор одной рукой держался за борт, другой охлопывал себя, убеждаясь, что пистолет и сумка на месте. Затем он полез наверх. Марлон последовал его примеру. Через несколько мгновений он уже перевалился через фальшборт и присел, оглядываясь по сторонам. На палубе вроде никого не было. Судя по звукам, Юйся все еще успешно буянила с другого борта. Чонгор, сидя на корточках, оглядел корму и пожал плечами – мол, никого не вижу. Он выпрямился, достал из кармана пистолет и двинулся в обход надстройки.
Марлон вытащил из кармана гранату и продел палец в кольцо. Затем обошел надстройку сзади, держась ближе к ней, на случай если кто-нибудь смотрит из рубки, и заглянул за угол. На галерее, спиной к борту, стояли двое: рослый и маленький. Рослый с перекошенным от злобы лицом шагнул через высокий порог в каюту. Как только он выдвинулся с галереи, Марлон увидел в дальнем ее конце массивную фигуру Чонгора.
Марлон двинулся в сторону кормы, Чонгор – в сторону носа. Меньший из двух мужчин – тот, что остался в галерее, – заметил Марлона, и по его телу прошла судорога. Беднягу трудно винить – попробуй не удивись при виде незнакомца на судне. Марлон поймал его взгляд и указал в сторону кормы. Коротышка обернулся и увидел Чонгора, который, подняв пистолет, целился ему в лицо. Марлон тем временем выдернул у гранаты чеку – это оказалось неожиданно трудно, – метнулся вперед и забросил ее в каюту. Дверь открывалась наружу, так что он захлопнул ее и придавил собственным телом. В следующий миг спина ощутила мощный толчок, в затылок ударил горячий воздух и брызги разбитого стекла.
* * *
У Соколова была карточка-ключ, так что он мог вызвать лифт, но рассудил, что лучше этого не делать: если моджахеды внизу, они увидят по цифрам на панели, что лифт пошел наверх и остановился на сорок третьем. Тогда, едва откроется дверь, его застрелят. Поэтому он сбежал по той же лестнице, что позавчера Зула, – быстро, прыгая через перила и отталкиваясь от стен. И все равно это было много медленнее, чем на лифте.
На пожарном выходе могла сработать сигнализация, поэтому Соколов рискнул идти через вестибюль. Он самую чуточку приоткрыл дверь и выглянул – нет ли засады. Никого.
Разумеется, засада могла быть снаружи, но если бы боевики знали, что он в здании, они бы действовали иначе. Поэтому Соколов обычным шагом вышел на улицу. Через несколько минут он прибавил скорость, затем побежал. До парома было меньше километра. Всю дорогу Соколов оглядывался, не увидит ли моджахедов, но их нигде не было.
Паром на Гуланъюй как раз загружался. Соколов обогнул терминал, держась подальше от фонарей, и двинулся к соседнему доку поменьше, где стояли несколько катеров. Лодочники курили и болтали между собой на берегу. То были скоростные водные такси для богатых пассажиров – Соколов с интересом поглядывал на них с самого прилета в Сямынь.
По пути он снял крупную сумму со счета в Кэмелбек-банке и теперь помахал толстой пачкой малиновых купюр. Это привлекло внимание лодочников – не благожелательное, а нервное и подозрительное. Впрочем, Соколову было сейчас не до душевного мира морских таксистов. Он кивнул в сторону пролива и сказал: «Гуланъюй».
Один из лодочников оказался чуть проворнее остальных, и Соколов сел в его лодку: белый фибергласовый катер, каких миллионы на озерах и реках мира, открытый, мест, наверное, на шесть, с большим подвесным мотором. На баке лежали оранжевые спасжилеты (вероятно, требование техники безопасности) и одноразовые полиэтиленовые плащи, на случай если легко одетого пассажира застигнет внезапный ливень.
Паром уже отошел от пристани. В это время суток желающих ехать на Гуланъюй было не много. Почти все пассажиры остались в ярко освещенном салоне – возможно, боялись замерзнуть, хотя в этом климате слова «ночная прохлада» означают, что у женщины в платье на бретельках, если она встанет на сильном ветру, кожа может пойти мурашками.
Четверо пассажиров-мужчин на открытом носу парома явно не мерзли. Они смотрели в сторону Гуланъюй, переговариваясь и указывая руками.
Когда лодка поравнялась с паромом – она шла примерно в два раза быстрее, – Соколов взял полиэтиленовый дождевик, продел голову в дыру, накинул капюшон и не оборачивался, пока лодочник не заглушил мотор перед пристанью.
Паром отстал не так сильно, как надеялся Соколов. Катер быстрее набирал ход вначале, но дальше паром его практически нагнал.
Однако люди не просто так платят больше за поездку на морском такси. Соколов подумал, что дело в толчее на паромном терминале. На Гуланъюй много парков, туристических достопримечательностей и баров, куда стекается молодежь. Сейчас посетители торопились вернуться в Сямынь, и на терминале образовался людской затор. Соколов хотел уже снять дождевик, затем передумал. Лодочник удивленно на него воззрился. Соколов поднял руку ладонью вверх и посмотрел на небо, пытаясь изобразить пантомимой: «Кажется, будет дождь». Неизвестно, понял ли его лодочник. Тогда Соколов просто достал еще две малиновые бумажки. Лодочник принял их и отвернулся. Сделка состоялась.
Соколов накрыл голову капюшоном. Он обрился, чтобы его труднее было узнать – на случай если у китайской полиции есть свидетели утренних событий или записи видеокамер, – но теперь с бритой головой он был слишком заметен.
Соколов прошел через парк, спугнув несколько парочек, затем двинулся напрямик по крутой улочке между высокими каменными стенами – одной из немногих показанных на карте дорог. Она петляла, повторяя сложный рельеф острова, огибала серые скальные выступы, увитые лианами и стиснутые корнями местных экзотических деревьев. Кое-где ее пересекали лестницы. Время от времени, обогнув угол, Соколов останавливался и глядел назад: не идет ли кто-нибудь за ним. Однако в спутанном лабиринте здешних улочек к дому Оливии вело много путей.
