Потом он ничего не говорил, потому что (наверное, из-за травмы головы) не мог складывать слова, но указывал на разные вещи, заглядывал тебе в глаза и убеждал понять. Насколько маленькая Зула могла разгадать ход его мыслей, он пытался о чем-то предупредить ее и других детей, которых хватал за руку. О чем-то большом и страшном в мире за пределами их долины. В том конкретном сне он пытался предостеречь Зулу от Халида, а она объясняла, что Халид точно мертв, но старик не верил и не выпускал ее запястье, а все дергал и дергал. Сопение и кхеканье – она плачет? Однако она не плакала – звуки доносились откуда-то еще.
Старик настаивал. Как будто она никак не поймет. Не хочет проснуться. А должна.
Ей и впрямь пришлось проснуться от треска и тяжелых шагов, которые через землю передавались ее спине.
Несколько мгновений Зула не понимала, где находится, и, словно пассажир, который одной ногой стоит на причале, другой – на отплывающей лодке, силилась перекинуть мостки из сна в явь.
В следующий миг она проснулась окончательно. Эритрейский старик пропал и тут же забылся.
Зула хотела крикнуть: «Эй!» – но горло сдавил спазм. Если это Джонс и его отряд, они отлично знают, где Зула, и нет никакой надобности с ними здороваться. Но существо рядом с ней не двигалось – не думало, – как человек.
Хотя размерами не уступало человеку.
Оно ходило вокруг странного заслона, появившегося на его охотничьей территории, обнюхивало ветки, трогало их лапами.
К кузову машины – туда, где лежала Зула, – пробирался медведь.
* * *
Переезжая из Айовы в Сиэтл на симпатичном арендованном грузовичке с Британской энциклопедией и всем прочим, без чего не могла обойтись, Зула сделала небольшой крюк, чтобы навестить дядю Джейкоба и его семью: жену Элизабет, старшего сына Аарона и еще двух мальчиков, чьи имена, к своему стыду, напрочь забыла. По рассказам родных она готовилась увидеть полнейших шизиков, хотя дядя Ричард и уверял, что они совершенно нормальные люди. Само собой, действительность оказалась чем-то средним между этими двумя описаниями, а может, то, что в их жизни выглядело нормальным, еще сильнее подчеркивало ненормальность остального. Элизабет занималась хозяйством и обучала детей на дому с «глоком» в черной подмышечной кобуре поверх длинного платья (или это была широкая юбка-брюки?).
Так или иначе, за обедом речь зашла о медведях. Дядя Ричард как-то предупредил Зулу, что для разговора эта тема – черная дыра, в том смысле, что засасывает с концами и выбраться уже невозможно. Учитывая, как мало в реальном мире медведей и случаев их нападения на человека, скептичная студентка Зула усомнилась в наблюдениях Доджа. Может, с ним такое и случалось часто, ведь в его прошлом был инцидент с медведем, вызывающий общий интерес. Потом такое раз или два случилось с ней: в университетских столовых девятнадцатилетние парни и девушки, в жизни не видевшие медведя, ненароком затронув эту тему, говорили о медведях, пока не разошлись.
Дядя Джейкоб весь день строил дома, и в бороде у него были опилки. Дети тормошили его, требуя внимания, он отвечал устало и, как показалось Зуле, предпочел бы сейчас выпить кружечку холодного пива – слабость, которую его вариант христианства категорически запрещал, – так что он не сразу повел себя с Зулой как с любимой племянницей. Ей уже думалось, что Джейкоб не признает ее за настоящего члена семьи, однако к обеду стало ясно, что он просто голоден. Так что мало-помалу разговор все-таки наладился.
Дом был трехэтажный. В подвале располагался бункер (он же погреб), который дядя Джейкоб выкопал своими руками и забетонировал. Первый этаж служил для разных практических надобностей: гараж плюс мастерская с углами, отведенными под такие домашние нужды, как забой скота, разделка туш, консервирование, зарядка оружия. Весь второй этаж занимала большая кухня-гостиная, на третьем были спальни. Окна и двери верхних этажей открывались на террасу, которую Зула назвала бы задней, поскольку эта сторона дома смотрела прочь от дороги, однако вскоре выяснилось, что Джейк и Элизабет считают ее фасадом. Терраса была обращена к заросшей редким лесом равнине площадью акра два; дальше начинались крутые южные склоны горы Абандон. По ним сбегал ручей Сухого Закона и с приятным журчанием тек мимо дома к бобровому пруду в полумиле дальше. Соседи-единомышленники выстроили на его берегу дома́. Община из пяти семей численностью двадцать – двадцать пять душ занимала примерно две квадратные мили неудобий в верхней части речной долины, тянущейся до самого Бурнс-Форда.
Пока они обедали, налетела гроза, громыхнула над головой несколькими мощными раскатами грома, забарабанила дождем по жестяной крыше. Потом ветер унес тучи, выглянуло солнце и появилась радуга. Со стороны веранды повеяло мокрой хвоей. Джейкоб мазал мед на домашний хлеб, который Элизабет вынула из печи час назад. Жизнь внезапно сделалась хороша. Дядя Джейк стал спрашивать Зулу, как она доехала, и как будет устраиваться в Сиэтле, и что ей нравится делать в свободное время. Зула упомянула кое-какие занятия – что-то очень городское и высокотехнологическое, не вызвавшее у Джейка никакого интереса, и еще упомянула походы. Не то чтобы Зула так уж обожала жить в палатке, хотя кой-какой опыт у нее был: скаутские лагеря и выезды на природу с родными, – просто здоровой молодой девушке, переезжающей в Сиэтл, вроде как полагалось объявить себя заядлой туристкой. Так или иначе, Джейк оживился. Они некоторое время обсуждали походную жизнь, подходя все ближе к черной дыре, и, разумеется, довольно скоро разговор перешел на медведей. Джейк упомянул, что в штатах между Канадой и Мексикой осталось совсем мало мест, где водятся гризли, и что северный Айдахо – одно из них, поскольку через хребты Селькирка и Перселла соединяется с куда более обширным резервуаром гризли, тянущимся через канадские Скалистые горы к Аляске. Он долго – даже слишком долго, на вкус Зулы, – разглагольствовал, что медведей будто бы привлекает запах менструирующих женщин и Зуле лучше не ездить в медвежьи края, когда у нее месячные. Современная студентка-феминистка в Зуле возмущалась, беженка-сирота Фортраст восприняла слова Джейка более прагматически.
Ей думалось, что это чистой воды фольклор. Разумеется, Джейка такой аргумент не убедил бы – фольклор составлял значительную часть его убеждений, и чем фольклорнее была концепция, тем истовее он в нее верил. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять: у него пунктик касательно образования и науки. Зулу заранее предупредили не высказывать при нем мнение, что Земле больше шести тысяч лет.
Все это нисколько ее не смущало. Она общалась с такими людьми сколько живет в Айове. С людьми, которые хотят быть сильными. Один из видов силы – знания. Во многих областях сведущим не станешь, пока не окончишь университет и аспирантуру. Оружие и охота – самые подходящие отрасли знания для тех, кто не готов тратить первые тридцать лет жизни на квантовую механику или онкологию. Невозможно войти в тир и не напороться на желающего часами говорить с тобой о баллистике винчестерного патрона или о сравнительных достоинствах горизонталок и вертикалок. Не нравится – не ешь, а Зулу никто сюда на аркане не тянул, так что она улыбалась, кивала и делала вид, будто слушает и запоминает, пока тетя Элизабет не уложила мальчиков спать и не пришла ей на выручку.
