В очереди к паспортному контролю она проверила телефон и увидела сообщение, что с американскими коллегами связались и те готовы с ней поговорить, так что можно брать билет в Сиэтл. Сообщение было отослано час назад: если бы Оливия ждала в Маниле, то только сейчас начала бы звонить в авиакомпании. Итак, она выиграла целые сутки, хотя вернуть деньги будет трудновато.
Выйдя из аэропорта, она взяла напрокат машину и поехала на юг. Ей не хотелось сообщать американским коллегам, что она намерена встретиться с Ричардом Фортрастом: как всякая сотрудница корпорации, она ревниво относилась к своим задумкам и боялась, что ее план либо похоронят, либо, что хуже, захотят в нем поучаствовать. Однако пересечь границу с суточным опережением графика и самодеятельно вступить в контакт с американским гражданином не лучшее начало для сотрудничества. К тому же не следовало забывать, что встреча с Ричардом Фортрастом лишь боковая ветвь основного проекта. Поэтому она съехала к обочине и сделала несколько звонков.
Часов в пять вечера Оливия уже беседовала с агентом ФБР Марчеллой Хустон в режимном офисе. Марчелла, официально одобренный контакт Оливии, была всей душой за то, чтобы ловить Джонса, но о Ричарде Фортрасте не упомянула ни словом. Они проговорили часа два, потом Марчелла ушла домой, пообещав, что завтра они прямо с утра возьмутся за поиски Джонса.
Оливия остановилась в гостинице, проверила почту и увидела письмо из Лондона, извещавшее, что Ричард и Джон Фортрасты несколько часов назад получили разовую визу в Китай и уже подан план полета, по которому они довольно скоро вылетят по маршруту Боинг-Филд – Сямынь.
Как поняла Оливия, все дело в запаздывании бюрократических механизмов. Вылетев в Ванкувер и примчавшись в Сиэтл, она оказалась в офисе ФБР за сутки до того, как ее ждали, а главное – перед самым концом рабочего дня. Марчелла задержалась, чтобы принять гостью и пообещать, что завтра они вместе приступят к делу. Предложение Оливии встретиться с Ричардом Фортрастом (если его вообще заметили) отправили кому-то другому, и тот другой его скорее всего еще не прочел. Потому что, будь кто из начальства в курсе, ей бы запретили встречаться с Фортрастом. Или выделили бы человека, который отправится вместе с ней.
Однако так сложилось, что самолет Ричарда Фортраста еще стоял на взлетной полосе и никто не мешал Оливии осуществить свой замысел.
* * *
После того как в передвижную тюрьму вбили последний гвоздь и дверь заперли, время для Зулы остановилось. У нее было много-много часов, чтобы себя ругать: почему не сбежала, когда могла.
Пока фургон стоял рядом с «Уолмартом», до того как купили фанеру и соорудили камеру, можно было – теоретически – войти в душевую, отпереть замок, держащий цепь на скобе, рвануть к выходу и заорать: «Помогите!» Или вернуться в спальню, выбить окно и выпрыгнуть. Теперь, взаперти, она легко убедила себя, что должна была это сделать, а не сделала, потому что трусиха и дура.
Однако – как постоянно напоминала себе Зула, просто чтобы не сойти с ума, – она ведь не знала, что Джонс превратит ее часть фургона в каземат. Думала, можно выждать время, когда все заснут или отвлекутся. Боялась сгубить свой единственный шанс.
На следующий день после «Уолмарта» из-за двери вновь донесся приглушенный визг пилы и стук молотка.
Заднюю и переднюю части фургона соединял коридор футов восемь длиной. Двери из него вели в туалет и душевую. Они были раздельные, чуть больше телефонной будки. Туалет располагался ближе к задней части. Когда дверь в следующий раз открыли, Зула увидела, что Джонс и Шарджиль возвели поперек коридора новую преграду, между душевой и туалетом. Это была рама на петлях, сбитая из досок и затянутая стальной сеткой. Теперь Зула могла выходить в туалет сколько захочет. Дальше ее не пускала сетка. Моджахеды избавились от обязанности – дико обременительной, судя по тому, как они ее исполняли, – время от времени выпускать Зулу в уборную. Правда, теперь их самих отделяла от туалета запертая дверь, но они приноровились пользоваться душевой как писсуаром, а потом ненадолго включать душ, а в туалет ходили только по-большому.
Инновация значительно повысила качество Зулиной жизни. Теперь можно было, сидя на кровати, смотреть через весь коридор, как за лобовым стеклом мелькает Британская Колумбия. Картинка была примерно как на экране мобильного, который держишь на вытянутой руке. Но все лучше, чем пялиться в фанеру.
Зула не находила в стратегии Джонса ни одного изъяна. Моджахеды не смеют надолго остановиться в кемпинге или рядом с «Уолмартом». Социальная динамика кемпинга, при том что люди постоянно меняются, близка к социальной динамике провинциального городка. Население почти целиком состоит из благополучных белых пенсионеров, и Джонс с его командой йеменцев и пуштунов сразу привлек бы общее внимание. Однако жилой автофургон на дороге практически автономен. Все его системы – электричество, водопровод, канализация, двигатель, отопление – могут работать бесконечно, надо лишь время от времени закачивать воду и бензин да опорожнять сливной бак. Когда они останавливались с этой целью, Зула видела мало, но догадывалась, что Джонс выбирает уединенные заправки и платит картой, не заходя в помещение и не взаимодействуя с людьми. У него были карточки убитых хозяев автофургона, да и новые боевики наверняка привезли еще. Лучшего укрытия, чем едущий по Британской Колумбии автофургон, было не придумать.
Часто они по многу часов вообще не встречали других машин. Серая дорога петляла среди гор. Иногда она час или два шла вдоль рельсов, покрытых налетом ржавчины, иногда рядом текла речка: тогда Зула видела серые валуны и подушки ядовито-зеленого мха. Речки и железнодорожные пути появлялись и пропадали, но дорога тянулась без конца. Перед Зулой мелькали картинки: одинокая заправка, выцветший канадский флаг на ветру, вороны над головой, дом с нелепой претензией на архитектуру, воткнутый зачем-то посреди дороги. Перекрестки были таким событием, что о них извещали загодя, как о юбилейных исторических датах. Иногда дорогу обступал хвойный лес, иногда она шла через красноватые каменистые пустоши, где росли только виргинские сосны да редкие кустики полыни, наводящие на мысль об Аризоне или Колорадо. Долины с индейцами на старых грузовичках сменялись долинами, где ковбои пасли скот. Бегали собаки, новорожденные телята сосали маток. Исполинские геометрические новообразования по склонам гор отмечали близость рудников. Мраморные каньоны цвета крови и меда открывались в обе стороны от дороги. Ирригационные установки по краям убранных полей, как бегуны на низком старте, ждали начала посевной. Горы шагали из-за горизонта, шеренга за шеренгой, словно говоря: «Нас там еще много». Лиственные деревья, раскрывавшие почки у их подножий, зелеными волнами накатывали на темные пирамиды елей, выше склоны асимптотически взмывали к глыбам нависших облаков, плотных и белых, как комья ваты. Кое-где между облаками проглядывали опушенные изморозью деревья на совсем уж головокружительной высоте, напоминая Зуле, что люди суетятся на самом незначительном нижнем ярусе и что выше, там, где лютуют солнце и непогода, лежат уровни неизмеримо более масштабные, более значимые, более сложно организованные.
