– В некотором смысле. Я услышал их историю. Та еще эпопея. Впрочем, не это сейчас важно.
– Тогда что, Шеймус?
– Там у тебя сегодня может закрутиться. Решил предупредить.
– В Ванкувере?
Пауза.
– Черт. Извини, забыл, что ты в Канаде.
– То есть… закрутится в Сиэтле?
– Возможно. Как результат последних событий. Мы добыли снимок одного из сиэтлских подручных Соколова. Через несколько дней после того, как произошло основное, он вломился в дом Питера и украл винтовку из оружейного сейфа.
– А какое это имеет отношение…
– Никакого.
– Вот и я так думаю.
– Для поисков Джонса – абсолютно ложный след.
– И стоило ради этого меня будить?
– Я думал, ты еще в Сиэтле, работаешь с местными фэбээровцами, – пояснил Шеймус, – и хотел предупредить…
– …что они займутся винтовкой.
– Да.
– И что расследование уйдет в сторону по ложному следу.
– Именно.
– Спасибо. Но так уж получилось, что у меня сегодня другие дела.
– Какие, например?
– Поеду в Принс-Джордж искать стратегически расположенные камеры наблюдения. И умолять их владельцев показать мне записи.
– Ну, веселой поездочки.
– А у тебя какие планы, Шеймус?
– Буду придумывать, что делать с этим бродячим цирком.
* * *
Зула не была склонна хоть в чем-то испытывать уважение к моджахедам, однако неохотно признавала: насчет разговоров в эфире они проявляют похвальную сдержанность. Видимо, срабатывал дарвиновский принцип отбора. Любой моджахед, нарушавший радиомолчание, стирался в пыль ударами беспилотников.
Болтовни по рации и по мобильным не было с ухода Джонса и трех его товарищей до тех самых пор, пока на холм не взобрались запыхавшиеся, но довольные Ершут и Джахандар. Тем временем все остальные, кроме Саида и Закира, ели, молились и собирали вещи. Последнее, похоже, отнимало у моджахедов массу душевных сил. Сцена напоминала самый типичный семейный отъезд в отпуск, какие только Зула видела в цивилизованном мире, но с оттенком поспешных сборов суданских беженцев. Не хватало лишь повизгивающих собак и плачущих младенцев. С кухни под деревом, где она мыла посуду и наводила порядок, было очень удобно наблюдать, как сборы переходят в перебранку и в итоге в расстановку новых приоритетов. Вопрос сводился к следующему: что, если считать по весу, убьет наибольшее количество людей? В конце концов самыми эффективными были признаны бруски пластиковой взрывчатки. Над оружием раздумывали также очень серьезно. Над боеприпасами – чуть менее: видимо, рассчитывали как следует затариться в Штатах. Зула сочла это вполне разумным. Если заряды не совсем уж нестандартные, найти их не составит труда в любом спортивном универмаге. Пули, поскольку сделаны из свинца, – штуки тяжелые. В основном о тяжести моджахеды, видимо, и думали, когда приподнимали рюкзаки и смотрели вдаль, прикидывая, каково таскать такой груз вверх-вниз по горам в течение нескольких дней.
Еще один новый признак нелепого и омерзительного ей самой эмоционального участия: она всерьез беспокоилась – вдруг не успеют собраться вовремя? Стокгольмский синдром Зула вроде бы еще не заработала, но уже начала понимать, откуда он берется.
Так или иначе, когда Ершут и Джахандар добрели до лагеря, багаж был уложен лишь на семьдесят пять процентов. Их бешеного возмущения хватило, чтобы оставшуюся четверть упаковали стремительно. Тем не менее на это ушло еще минут пятнадцать, в которые Зулу – другого слова не подберешь – предъявили. Роль ключника исполнял Ершут. Он открыл замок, крепивший цепь к дереву, и повел Зулу на этом длинном тяжеленном поводке вниз по склону. Немного ниже лагеря над верхним краем дощатого завала из земли торчала гранитная глыба размером с двухэтажный дом. С нее почти целиком просматривалась долина, откуда сама скала тоже была хорошо заметна. Зула видела почти всю речку Блю-Форк: та начиналась среди каменистых заснеженных склонов в нескольких милях к югу, то есть слева, бежала прямо внизу среди скал хребта Байонет и сливалась с Уайт-Форком справа у шлосса. Гора, из которой торчала глыба, довольно густо поросла деревьями, однако если правильно выбрать место, можно хорошо рассмотреть дорогу и кольцо, которым она заканчивалась.
Посреди этого кольца стояли трое. Зула не могла различить лиц, но по фигурам узнала Джонса, Абдул-Гафара и дядю Ричарда. И поняла, что они ее тоже видят.
Зулу охватило ребяческое желание поднять руку и помахать дяде, но стоявших внизу размыло пеленой слез. Она пристыженно повернулась спиной к дяде Ричарду и поплелась обратно в лагерь, не обращая внимания на подергивания цепи. Ершут приковал ее и оставил под деревом. Зула сидела, сжавшись в комок, и всхлипывала. Чудовищное положение дел, но лучшее, чем она заслуживала. Зула только что предала родного дядю, и тот попал во власть людей, которые точно убьют его, как только он им станет не нужен.
* * *
Соколова на мгновение охватил иррациональный страх, что он уже никогда не врежется в воду, но он подавил острое желание глянуть вниз. Поэтому летел, вытянув и крепко сведя ноги, чтобы гидравлический удар не пришелся еще и по яйцам. И тут внезапно – мощный толчок в ноги и оглушительный всплеск, мгновенно перебитый низким ритмичным гулом: прямо за спиной крутились винты грузового судна. Старая привычка подсказывала немедленно начинать грести, однако он был с лодыжек до шеи застегнут в оранжевый спасательный костюм, который и сам умел находить дорогу наверх. Соколов ждал. Его обвивала вспененная винтами ледяная вода.
Голова взмыла над поверхностью, он задышал, потом, чтобы сориентироваться, стал вращаться на месте, пока не увидел удаляющийся корабль: тот уже успел отойти на внушительное расстояние.
Справа Соколов разглядел то, что несколько секунд назад рассматривал с кормового подзора: медный отсвет на нижней кромке облаков – от города и, похоже, от первых лучей зари. Примерно в километре сверкали огни поярче и почетче – на крутом, поросшем деревьями склоне, который был усеян домами. Кое-где по нему тянулись широкие трассы, подсвеченные вывесками придорожных супермаркетов и закусочных.
В качестве ориентира Соколов выбрал знак KFC и поплыл к берегу.
* * *
Уверенность, с которой лодочник помогал скидывать трупы за борт в туманные воды Кинмена две недели назад, убедила Соколова, что с ним можно иметь дело. Соколов все думал, где Джордж Чоу его раздобыл, и даже выдвинул гипотезу, что это не первый попавшийся лодочник, каким его представили, а некто вроде местного спеца по улаживанию дел, который выполнял разнообразные поручения здешнего шпионского сообщества. Либо так, либо лодочник – клинический психопат, и Соколову следует опасаться его больше, чем кого-либо из встреченных за весь этот день.
В начале подобных дел часто кажется, будто карабкаешься в гору против ветра: всё против тебя, постоянно не везет, не складывается, не выходит. И вдруг после определенного момента все становится просто и идет именно так, как надо. Вот и сейчас. Удалось избавиться от привлекательной, но совершенно не вписывающейся в его жизнь Оливии. Он уже не в КНР, не в переполненном людьми Сямыне. Более того, ему помогает густой туман и энергичный лодочник: тот, если уж его смогли впечатлить или напугать трое захвативших судно вооруженных агентов, наверняка еще сильнее напуган и впечатлен человеком, который влетел на борт и расстрелял их из автомата. Соколов, очевидно, миновал переломный момент и не особо удивился тому, что уже вскоре влезал по веревочной лестнице в открытый люк на корме большого контейнеровоза, уходящего в Тихий океан. Он легко договорился с филиппинским экипажем, купив на последние деньги не только поездку, но даже отдельную койку. Следующие две недели стали для него своего рода отпуском на стальном пляже и кстати подвернувшейся возможностью отдохнуть и залечить мелкие раны, полученные в Сямыне. Лишь в последние несколько дней Соколов перестал валяться на койке: начал оттачивать падения и перекаты, чем изрядно развлекал экипаж.
