* * *
В Советском Союзе, когда Соколов был еще ребенком, в журналах и по телевизору постоянно рассказывали, до чего трудно живется при капитализме. Корреспондент ехал в какой-нибудь убогий райончик в Аппалачах или Южном Бронксе, делал несколько мрачных снимков, записывал, а то и сочинял, не менее мрачные истории из местной жизни и собирал из них репортаж, который должен был объяснить советским людям, что в СССР не так уж все и плохо. Никто, конечно, не принимал эту пропаганду за чистую монету, однако даже самые отъявленные скептики полагали, что такие истории на пустом месте не возникают. Да, уровень жизни на Западе, наверное, выше. Хотя бывает, что и ниже.
Соколов наблюдал обе эти крайности на протяжении часа, пока добирался от «Голден-Гарденс» до Игоря. От забитой яхтами пристани он доехал на автобусе до опрятного современного района, где заглянул в пару магазинов, затем сел на монорельс до аэропорта. Чем дальше, тем больше вид из окна напоминал снимки из советской пропаганды. Дорога проходила через самые нищие, густо застроенные, похожие на лабиринт кварталы. Тут жили афроамериканцы и иммигранты со всего света; они хотя бы старались поддерживать какой-никакой порядок. Потом была буферная зона: предприятия легкой промышленности. За ней начиналось что-то вроде белого гетто. Здесь монорельс шел по эстакаде на мощных бетонных опорах, и Соколов, глядя почти вертикально вниз, видел крохотные полусгнившие хибарки и заваленные хламом дворики.
Он сошел за одну станцию до аэропорта и мили полторы топал как раз по такому району. Телефоном Соколов еще не обзавелся, но прикупил в центре карту, а адрес Игоря был у него в записной книжечке, с которой он не расставался с самого начала приключений.
Дом стоял в тупичке; за ним поднималась насыпь скоростного шоссе, заросшая ежевикой и плющом, – этот ковер уже задушил несколько деревьев и подбирался к навесу на заднем дворе. Однако дом Игоря и его приятеля Влада выглядел куда приличнее соседних. На подъездной дорожке стояли две машины: обе на ходу, мхом не заросли. Мусор на веранде тут не хранили и принимали серьезные меры предосторожности: передние окна забрали крепкой стальной сеткой, а на дверь поставили замки понадежней.
Страх Игоря поначалу вызвал в Соколове лишь некоторое недовольство: досадно терять время на такие заминки, – но нельзя же винить человека за предусмотрительность. Соколов вынул из кармана руки и показал пустые ладони.
– Только на пару часов. Потом я уйду. Совсем.
* * *
Являться именно сюда – решение как минимум спорное. Соколов обдумывал его всю дорогу на контейнеровозе.
Однако надо же было куда-то идти и чем-то заниматься. На жизнь он зарабатывал единственным способом: как консультант по безопасности. Соколов свободно говорил только по-русски и имел российский паспорт, а это сужало поле его возможной деятельности. Как вариант: вернуться в Россию и уйти в леса, где до конца дней валить деревья и охотиться на оленей, но он привык к большим городам, солидным зарплатам и, по-другому не скажешь, к уважению за то, кто он такой и чем занимается. Большинство его клиентов совершенно не походили на Иванова, да и сам он работать на людей вроде Иванова больше ни за что не станет. Однако крайне неприятные события последних недель следовало объяснить и владельцам обчищенного Ивановым общака, и семьям ребят, которых убил Джонс. Соколов не сомневался, что все это можно объяснить. Хозяева общака, в сущности, люди разумные и ценят, когда к ним проявляют уважение. В случившемся с Уоллесом и Ивановым они уловят своего рода поэтическую притчу о справедливости. Иванов получил ровно то, чего хотел: погиб, пытаясь вернуть общак. Прекрасная назидательная история: смотрите, какая кара настигает того, кто крадет доверенные ему деньги. Она точно сработает – стоит только изложить ее тем, кого предал Иванов.
А вот простят ли Соколова – трудно сказать. Гарантий нет. Впрочем, шанс есть, если действовать так, как он задумал. Если же скрываться и бегать от этих людей, они решат, что их не уважают, и станут относиться к нему куда подозрительнее.
К такому выводу Соколов пришел во время первой половины путешествия через Тихий океан. Встал вопрос, как с этими людьми связаться. Просто позвонить из первого же таксофона на берегу – неосмотрительно. Это значит продемонстрировать, что он в отчаянии.
А сесть в автобус и поехать прямиком к Игорю – вполне разумно, поскольку человек отчаявшийся так не поступит. Тем более тот, кому есть что скрывать: очевидно же, что от Игоря поползут слухи о возвращении Соколова. Нет, это хороший способ спокойно сообщить тем, кого предал Иванов: «Я жив, выбрался из Китая. От вас не убегаю, и скрывать мне нечего. Выйду на связь, как только немного сориентируюсь».
В каком-то смысле визит к Игорю – ни к чему. Соколову хватает денег и на мотель, и на автобусный билет. Просто зашел в гости к знакомому.
Однако Игорь почуял, что все это как-то не складывается, и потому так занервничал, так насторожился.
Тем не менее Соколова он впустил. Все трое очень натянуто поздоровались и засели на кухне за стол, на котором валялись русские газеты, стояли недопитые кружки с холодным кофе и грязные тарелки из-под хлопьев. Сквозь сетку на окнах пробивался тот самый характерный для этой части планеты зябкий серебристый свет, при котором видно все, хотя прямо он ни на что не падает.
– Я только что спрыгнул с контейнеровоза из Китая, – сказал Соколов. Если Игорь не будет разбалтывать все подробности, то пусть хотя бы станет известно, что именно по этой, а не по какой-то другой причине Соколов пропал на целых две недели. – Ни Интернета, ни телефона. Вообще никакой связи.
– Уже звонил кому-нибудь?
– У меня нет телефона. Говорю же: я в прямом смысле спрыгнул с этого гребаного корабля и сразу поехал сюда.
– То есть ты не знаешь, что происходило в последние две недели.
– Последние три. Из Сямыня мы тоже не очень-то выходили на связь.
– Ну тогда сейчас – самое время. Многие ничего не понимают. Злятся.
Соколов ухмыльнулся:
– С тобой, похоже, побеседовали.
– Я уже думал, я труп, – бесстрастно сказал Игорь. Соколов глянул на Влада, надеясь, что тот втянется в разговор, но Влад – тощий, чуть моложе Игоря, с длинными нечесаными волосами, – задвинув стул в угол кухни, теперь сидел, сунув руки в карманы свободной кожаной куртки, как бы намекая, что из карманов на Соколова кое-чего направлено. Когда вламывались в дом к Питеру, Влад был лишь на подхвате, но, по сути, оказался замешан одинаково с остальными. Соколов подозревал, что Влад сидит на метамфетамине.
Прямо над домом пронесся самолет из аэропорта Сиэтл-Такома, заставив их на время умолкнуть.
– По мне, так вроде живой, – ответил наконец Соколов.
Игорь кивнул.
– Устроили что-то вроде расследования – как еще это назовешь? Кое-кто хотел знать, куда сбежал Иванов и что натворил. Подозревали всех. Я пробовал объяснить насчет Уоллеса, насчет вируса. – Игорь пожал широченными плечами – будто бочка упала с грузовика. – А что я в этом понимаю? Пересказал что слышал: китайский хакер, «Т’Эрра», Зула. Попытался как-то все это увязать. Через некоторое время они успокоились.
