А фельдшера все не было и не было.
— А у вас есть что-нибудь про Джерри Гроува? — спросила Тереза, чтобы как-то отвлечься.
— Сейчас нет. Была одна шаровара, но ее сняли, чтобы заменить. Слабая, жалоб было много. Сейчас работают над парой новых сценариев, они поступят буквально со дня на день. Один до, другой после. Ну, вы понимаете.
— Нет, не понимаю, — сказала Тереза. — О чем это вы?
— Вам как, немного получше, миссис Саймонс? — спросила Патрисия, берясь за телефон.
— Да, со мной все в порядке. До или после чего?
Но она уже слабо улавливала нить разговора. Тошнота, резко усилившаяся за последние минуты, не давала ни о чем думать. Ей хотелось расспросить эту толковую молодую женщину очень о многом, но сил не хватало даже на то, чтобы сфокусировать взгляд. Она сидела, беспомощно привалившись к краю стола, и смотрела на расплывшееся бледное пятно монитора. Патрисия снова говорила по телефону, но было непонятно, с кем и о чем. В конце концов в комнате появился высокий моложавый мужчина в голубом медицинском халате, он представился дежурным фельдшером и извинился за задержку. Он помог Терезе встать, а потом отвел ее, заботливо поддерживая, в процедурную, находившуюся на том же этаже, но в противоположном конце, вдали от всего «Экс-экс»-оборудования. По дороге Тереза мужественно держалась, но в процедурной ее сразу же вытошнило.
Часом позже он отвез ее в гостиницу, где она сразу, не раздеваясь, рухнула на кровать.
Глава 19
Завтракая в гостинице, она слышала со всех сторон американские голоса. Во всяком случае, эти люди говорили так громко, что казалось, их целая толпа и они везде. Не в силах быть справедливой, Тереза видела в них все худшее, что только бывает в американцах: молодость, амбициозность, бесцеремонность, крикливость, поверхностность. Она ненавидела их дорогую, но безвкусную одежду, их резкие среднезападные интонации, их бестактное отношение ко всему типично британскому. В их присутствии она поневоле чувствовала себя снобом.
Не слишком, конечно, приятные качества, но что в них такого страшного? Тереза не могла ответить на этот вопрос, но не могла и справиться со своими чувствами, хотя и корила себя за них.
Как правило, новые люди ей нравились, она им заранее доверяла, старалась все трактовать в их пользу, но сейчас ей меньше всего хотелось быть хорошей и добренькой. После двух дней тихой муки, почти безвылазно проведенных в гостиничном номере, тошнота отступила, да и воспаление на шее прошло, так что можно было снимать повязку. Но антибиотики оставались, нужно было закончить курс. В туалете, который при баре, были медицинские весы, и если верить их показаниям, за время, проведенное в Англии, она потеряла пять фунтов. Это обстоятельство ее обрадовало — после смерти Энди она бросила следить за фигурой и теперь с трудом влезала в свою прежнюю одежду. Садясь в самолет, она расстегнула несколько верхних пуговиц блузки, извиняя это тем, что за долгий полет всегда немного отекаешь, — и прекрасно понимая, что истина куда прозаичнее. Теперь дела явно шли на поправку, в смысле — на похудание.
А тут еще эти американцы. Когда она почувствовала себя лучше и снова стала передвигаться по гостинице, оказалось, что они везде, куда ни пойдешь. Она их ненавидела и не могла оторвать от них глаз. Они буквально лучились лицемерием и честолюбием. Они всех вокруг понимали превратно и никого не любили, не делая исключения даже для самих себя, они пытались скрывать свое кислое отношение к жизни, но делали это не слишком старательно и настолько неумело, что лишь еще больше его подчеркивали.
Тереза восхищалась спокойствием, с каким Эми подавала американцам завтрак, болтала с ними и улыбалась, ни лицом своим, ни жестами не выражая ничего, кроме глубочайшего удовольствия видеть таких гостей. А ведь можно было не сомневаться, что Эми испытывает приблизительно те же чувства, что и она.
Последние дни Тереза много думала об Америке, прежней Америке, с опаляющим ветром и бескрайними просторами. Ей страстно хотелось достичь пределов сценарной реальности, выйти за них. Ее завораживала Эльза Дердл — пожилая грузная женщина с большим автомобилем и пистолетом в перчаточном ящичке, куда-то стремящаяся по широким хайвеям Южной Калифорнии.
Вчера она позвонила медикам «Экс-экс» и договорилась прийти сегодня утром, чтобы снять бинты. Если воспаленное место совсем очистилось, можно будет тут же и приступить к исследованию сценариев. Пределы затягивали ее, как мощный наркотик.
Чуть позже, когда Тереза вышла из своего номера, направляясь к машине, в коридоре стоял один из молодых людей, виденных ею за завтраком. Она взглянула на него, изобразила уголками рта нечто вроде вежливой улыбки и совсем было прошла мимо.
Но он остановил ее, сказав:
— Простите меня, мэм? Хотелось с вами познакомиться. Меня звать Кен Митчелл, я приехал из США.
— Хеллоу. — Не желая вступать в длительные беседы, Тереза постаралась произнести это слово на максимально не-американский манер. Но представиться было необходимо, хотя бы просто из вежливости. — Рада познакомиться, — сказала она. — Я — Тереза Саймонс.
— И я рад с вами познакомиться, миссис Саймонс. Позвольте спросить, вы живете в этой гостинице?
— Да.
— Ясно, так мы и думали. — Он взглянул на дверь, из которой вышла Тереза, как на некое важное доказательство. — А вы тут в Англии вместе с вашей семьей, с вашим партнером?
— Нет, я поселилась здесь одна.
Да кто он на хрен такой, чтобы задавать ей вопросы? А она-то сама, какого черта она отвечает? Тереза шагнула вперед, Кен Митчелл отшагнул в сторону, словно бы случайно, однако преградив ей путь.
— Миссис Саймонс, не планируете ли вы съехать отсюда в самое ближайшее время?
— Нет, не планирую.
Она сказала это со всем доступным ей британским акцентом, однако Митчелла явным образом не интересовал ни ее акцент, ни что-либо еще, ее касающееся, кроме самого факта ее присутствия.
— Ладно, мэм. Это мы еще посмотрим.
— Благодарю вас.
Ничего другого ей просто в голову не пришло, но даже и эта абсолютно неподходящая к обстоятельствам фраза годилась на роль заключительной.
Проходя мимо Митчелла, Тереза уловила легкий запах душистого мыла. У него была чистая здоровая кожа, омерзительно чистая и омерзительно здоровая. Она спустилась, вышла из гостиницы и направилась к парковке. Все в ней кипело от возмущения, возмущения, знакомого ей и прежде. Она общалась с подобными людьми всю свою жизнь, но никак не ожидала встретить их здесь, в Англии. Возможно, они теперь везде, эти американцы, которых Америка хранила прежде для сугубо внутреннего употребления, а теперь, надо думать, пустила на экспорт. Они навязывали миру совершенно искаженное представление об американском образе жизни, о стране дочиста отмытых, хорошо ухоженных, высокооплачиваемых, невозмутимых, притворно учтивых молодых мужчин и женщин, зашоренных карьеристов, которым трижды плевать на все, кроме собственной персоны.
