– Мой долг… моя честь… Шаса замолк.
– Манфред был милосерден. В его власти было уничтожить твою политическую карьеру еще до того, как она началась. По моей просьбе и понимая, что вы братья, он пощадил тебя. – Сантэн говорила тихо, но безжалостно. – Можешь ты сделать меньше?
– Но… но он всего лишь незаконный сын, – выпалил Шаса.
– Вы оба мои незаконные сыновья, Шаса. Твой отец погиб в день венчания, но до церемонии. Именно это Манфред мог использовать, чтобы уничтожить тебя. Ты был в его власти – теперь он в твоей власти. Что ты сделаешь, Шаса?
Шаса отвернулся от нее и стоял, опустив голову и глядя в камин. Когда он наконец заговорил, в голосе его звучала боль.
– Дружба… даже братство… все иллюзия, – сказал он. – Я должен почитать только тебя, мама.
Никто ничего ему не сказал, и он повернулся к Манфреду.
– Вы сообщите собранию Националистической партии, что не готовы принять пост премьера, и отойдете от политической жизни, – тихо сказал он и увидел, как вздрогнул Манфред: все его мечты рушились. – Это единственное наказание, которое я в силах применить к вам, но, возможно, оно более болезненное и долгое, чем виселица. Согласны?
– Вы губите и себя, – сказал ему Манфред. – Без меня вам не бывать президентом.
– Это будет моим наказанием, – согласился Шаса. – Я его принимаю. А вы?
– Принимаю, – сказал Манфред Деларей.
Он повернулся к двустворчатой двери красного дерева, распахнул ее и вышел.
Шаса смотрел ему вслед. Только когда они услышали шум мотора и машина Манфреда двинулась по подъездной дороге, Шаса повернулся к матери. Она плакала, как в тот день, когда узнала о смерти Блэйна Малкомса.
– Сын мой, – шептала она. – Мои сыновья.
Он подошел к ней, чтобы утешить.
* * *
Через неделю после смерти доктора Хендрика Фервурда собрание Националистической партии выбрало премьер-министром Южной Африки Балтазара Йоханнеса Форстера.
Этим он был обязан своей репутации, завоеванной на посту министра юстиции. Сильный человек, похожий на предшественника, он, принимая должность, смело заявил:
– Моя роль – бесстрашно идти по дороге, указанной Хендриком Фервурдом.
Через три дня после выборов он пригласил к себе Шасу Кортни.
– Я хотел лично поблагодарить вас за самоотверженную работу и верность на протяжении всех этих лет, но, думаю, вам пора уйти на заслуженный отдых. Я хотел бы, чтобы вы стали южно-африканским послом в Сент-Джеймсском дворце в Лондоне. Я знаю, что с вами «Дом Южной Африки» будет в надежных руках.
Это было классическое изгнание, но Шаса знал золотое правило политиков – никогда не отказываться от предложения.
– Благодарю вас, господин премьер-министр, – сказал он.
* * *
Тридцать тысяч человек присутствовали на похоронах Мозеса Гамы на «Ферме Дрейка».
Роберт Табака был организатором похорон, он возглавлял почетный караул «Umkhonto we Sizwe», который стоял у могилы и отдавал салют АНК, когда гроб опускали в землю.
Вики Динизулу Гама в своем летящем кафтане желто-зелено-черного цвета нарушила условия запретительного ордера и обратилась к собравшимся с речью.
Яростная и поразительно прекрасная, она говорила:
– Мы должны изобрести для коллаборационистов и предателей такую ужасную смерть, чтобы ни один из нас не смел предать.
Так ужасно было горе народа, что когда кто-то указал на молодую женщину и сказал, что она полицейский осведомитель, ее раздели донага и били, пока она не упала без сознания. Тогда ее облили бензином и подожгли, а пока она горела, продолжали пинать. Потом дети мочились на ее обожженный труп. Полиция разогнала участников похорон слезоточивым газом и резиновыми пулями.
Китти Годольфин сняла все это, и когда эту съемку объединили с записью выступления Мозеса Гамы и сценой его жестокого убийства полицией, программа стала одной из самых известных и трогательных на телевидении США. Китти Годольфин назначили главой «НАБС ньюс», и она стала самой высокооплачиваемой журналисткой на американском телевидении.
* * *
Перед тем как занять пост посла в Лондоне, Шаса со своим старшим сыном отправился на четырехнедельное сафари в долину Замбези. Охотничья концессия «Кортни сафари» покрывала пятьсот квадратных миль дикой местности, удивительно богатой дичью; Матату привел Шасу ко льву, и к буйволу, и к великолепному старому самцу-слону.
В родезийском буше шла настоящая война. Шон, награжденный Серебряным крестом Родезии за храбрость, рассказал за бивачным костром, как он его заслужил.
– Мы с Матату шли по следу замечательного джамбо и вдруг напали на след двенадцати бандитов из ZANU
[113]
. Мы бросили джамбо и выследили террористов. Шел дождь, тучи задевали за вершины деревьев, поэтому авиация не могла нас поддержать. Террористы приближались к Замбези, мы погнались за ними. Мы впервые поняли, что они устроили засаду, когда увидели впереди в траве выстрелы.
Матату шел первый и получил пулю в живот. Это меня очень рассердило, и я пошел за бандитами со своим старым .577. До реки было пять миль, они бежали так, будто за ними гнались черти, но я уложил двух последних в воде раньше, чем они смогли добраться до зимбабвийского берега. Когда я повернулся, за мной стоял Матату. Маленький засранец пять миль бежал за мной с вываливающимися из брюха кишками.
Лицо маленького ндоробо по другую сторону костра озарилось, когда он услышал свое имя, и Шон сказал ему на суахили:
– Покажи
bwana makubaновую пуговицу у тебя на животе.
Матату послушно приподнял рваную рубашку и показал Шасе страшный шрам на животе от пуль из «АК-47».
– Ты глупый засранец, – строго сказал ему Шон. – Бежал за мной с дырой в пузе, вместо того чтобы лечь и умереть, как полагается. Ты ужасно глуп, Матату.
От удовольствия Матату заерзал.
– Ужасно глупый засранец, – гордо подтвердил он. Он знал, что это высшая похвала, произнесенная божеством, какой он может удостоиться.
* * *
Шаса еще упаковывал свои книги и картины для переезда в Лондон, а Гарри и Холли уже переселились в Вельтевреден.
– Меня не будет не меньше трех лет, – сказал Шаса. – Вернусь, тогда и поговорим. Но, думаю, я сниму себе квартиру в городе. Мой старый дом теперь слишком велик для меня.
Холли была беременна и уговорила Сантэн остаться помочь ей «до рождения ребенка».
– Холли – единственная женщина, которую мама может терпеть ближе полумили от своего постоянного жилища, – сказал Шаса Гарри, когда женщины вдвоем начали планировать перестройку детского крыла.
