«Боже милостивый!» — выдохнула она, продолжая целовать мое лицо.
Я просунул ладони под ее ягодицы и приподнял их.
«Да, — откликнулся я. — Капризный и непредсказуемый Бог щедро осыпал милостями и тебя, и твою дочь».
«И ты был последним, — шепнула она мне на ухо, нежно впиваясь ногтями в спину. — Ты был последним, кого она видела в жизни. Это стало для нее благословением».
Осознание того, что эта прекрасная женщина полностью находится в моей власти и никто не может разорвать нашу связь и разлучить нас, наполнило меня поистине невероятной силой. Только ее приказам я хотел в тот момент подчиняться.
Ее влажное лоно было сравнимо с нежным фруктом: персиком или сливой. Я поднес пальцы к лицу и понюхал их.
«Я больше не в силах сдерживаться, любовь моя», — сказал я.
Она раздвинула и приподняла бедра… И я оказался в раю. О, с каким наслаждением я проник в нее, ощутил жар и пульсацию нежного фрукта и горячую влажность ее рта!
«Живой! Живой! Живой!» — ритмично двигаясь, не переставал повторять я.
Страсть и наслаждение ослепили меня, лишили всех других чувств.
«Да… сделай это… сейчас…» — прерывисто шептала она, все выше поднимая навстречу мне бедра.
Боясь, что я слишком тяжел и могу причинить ей боль, я оперся на локти и заглянул ей в лицо. И в тот же миг почувствовал, как извергается из меня семя. Рашель раскраснелась, у нее перехватило дыхание, и я понял, что она так же счастлива, как и я. Как только последние капли моего семени проникли в ее лоно, я лег рядом с ней навзничь и уставился в потолок, точнее, в скрывавшую его темноту. Живой и невредимый!
Ни в своей смертной жизни, ни после я не испытывал подобного наслаждения. Оно подавляло меня, лишало способности сопротивляться, делало меня рабом, но одновременно и господином. Я не задавался вопросом, что чувствуют в такие моменты смертные мужчины.
«Иди ко мне… пожалуйста… сделай это снова…» — с пунцовым от страсти лицом шептала Рашель.
Вне себя от радости, я снова лег на нее и проник в ее лоно. Я не нуждался в отдыхе. А ее чудесный фрукт стал еще более упругим и пульсировал все сильнее. Она впивалась ногтями мне в спину, стучала по ней кулаками, а когда я приподнялся, чтобы войти в нее как можно глубже, она приподнялась вместе со мной и опустилась обратно, достигая полного экстаза.
«Сильнее! — вскрикивала она. — Сильнее! Пусть постель станет полем нашей битвы!»
Я не мог устоять. Я входил в нее все глубже и глубже, чувствуя, как внутри меня копится новая порция семени. Вид ее раскрасневшегося от страсти лица наполнял меня осознанием силы и власти над ней. Она снова и снова достигала высшей точки наслаждения.
Я вел себя как изголодавшийся по женщине солдат и полностью заполнил ее собой, а ее влажное лоно туго смыкалось вокруг меня. Сквозь полуприкрытые веки я видел ее улыбку.
«Ты должна подчиняться мне беспрекословно», — сквозь зубы пробормотал я.
Она все еще находилась во власти наслаждения. Пробегавшие по ее телу волны были такими мощными, что мне казалось, сердце ее вот-вот разорвется. Но я не отпускал ее, снова и снова впиваясь в сладкие губы, пока она наконец не прикрыла лицо руками, будто желая спрятаться от меня.
Этот невинный жест скромной девушки произвел на меня потрясающее впечатление и разрушил последние барьеры, сдерживавшие мои эмоции. Сгорая от наслаждения, какого прежде никогда не испытывал, я громко застонал и в очередной раз изверг в нее семя.
Усталые, совершенно обессиленные, мы легли рядом на сбитые подушки. В отраженном от облаков лунном свете тело Рашели казалось неестественно белым. Мой орган ронял последние капли спермы.
Рашель повернулась и нежно, почти застенчиво поцеловала меня в плечо, а потом зарылась пальцами в волосы на моей груди.
«Дорогая…» — прошептал я и на знакомых с детства древних языках принялся говорить ей ласковые слова.
То на арамейском, то на халдейском я клялся ей в вечной любви и преданности. Звуки моего голоса приводили ее в восторг, и она прижималась ко мне всем телом.
Ветерок, доносивший в комнату с низким белым потолком ароматы сада, неожиданно сменил направление, и мы ощутили влажные запахи моря, услышали непрекращающееся пение воды, плеск набегающих на берег волн.
Меня словно не существовало.
«Если бы я могла умереть прямо сейчас, то с радостью приняла бы смерть, — сказала Рашель. — Но есть вещи, о которых ты должен узнать».
Я дремал в полном изнеможении, голова кружилась, я отчаянно хотел спать, но боялся уснуть и поэтому заставил себя взбодриться, чтобы проверить, все ли в порядке с моим телом. Почувствовав жажду, я сел.
«Не надо говорить о смерти, — попросил я. — Она неизбежна».
Я обернулся и взглянул на Рашель. Она уже оправилась. От былой страсти не осталось и следа.
«Я не обладаю даром целительства и не способен вылечить тебя, особенно когда болезнь зашла так далеко», — с горечью добавил я.
«А разве я просила тебя об этом?» — откликнулась она.
«Нет. Но могла надеяться», — вздохнул я.
«Хочешь знать, почему я даже не заговаривала на эту тему? — спросила она, нежно поигрывая волосами на моей груди. — Потому что знала: если бы это было в твоих силах, ты бы уже это сделал».
Я кивнул.
«Ты права. Абсолютно права».
Она крепко зажмурилась от боли.
«Как мне помочь тебе?» — спросил я.
«Никак. — Рашель покачала головой. — Я хочу избавиться от всех лекарств и умереть собственной смертью».
«Я с радостью дам тебе все, что смогу», — пообещал я, до глубины души потрясенный ее страданиями.
Но она справилась с болью, и лицо ее вновь стало спокойным и безупречно гладким.
«Ты говорил об Эстер и хотел знать…» — начала она.
«Да, — кивнул я. — Почему ты обвиняешь мужа в ее смерти?»
«В том-то и дело, что я не знаю. — Голос Рашели дрогнул. — Они поссорились, но мне неизвестно, в чем заключалась истинная причина. Не могу поверить, что поводом послужили семейные дела. Эстер и Грегори постоянно воевали. Это был их обычный стиль общения».
«Расскажи мне все, что помнишь об Эстер, Грегори и бриллиантовом ожерелье, — попросил я. — Она действительно узнала о существовании Натана, когда покупала ожерелье?»
«Она встретилась с Натаном в ювелирном магазине и сразу обратила внимание на его сходство с Грегори. А когда она упомянула об этом в разговоре, Натан признался, что они с Грегори близнецы».
«Вот как? — удивился я. — Близнецы?»
«Но какое это имеет значение? — недоуменно нахмурилась Рашель. — Он сказал Эстер, что они с Грегори близнецы, и попросил передать брату, что любит его. Да, Эстер была удивлена. Ей понравился Натан, понравились и другие хасиды, которых она встретила в магазине. На самом деле Натан произвел на нее большое впечатление. Глядя на него, она понимала, каким мог бы стать Грегори: мягким, интеллигентным, доброжелательным.
