На третий день мы, взойдя на очередной холм, разглядели вдали Святой город. Младшие дети запрыгали от радости. Все кричали, и даже Иосиф улыбался. Нас ожидал долгий и извилистый путь, но мы видели впереди цель нашего путешествия — это священное место, жившее в наших молитвах и в наших сердцах с самого рождения.
Вокруг городских стен раскинулся огромный лагерь из разнообразных палаток, горели костры, готовилась пища, и чем ближе мы подходили, тем плотнее становился поток паломников, так что последние часы пути мы продвигались еле-еле. Вокруг нас теперь почти все говорили по-арамейски, только изредка я слышал греческое слово. Наши мужчины высматривали в толпе родных и знакомых, и то и дело раздавались приветственные крики.
Когда мы приблизились к городу, я уже ничего не мог разглядеть. Нас, детей, плотно обступили взрослые. Меня крепко держал за руку Иосиф. Я только чувствовал, что мы двигаемся, медленно-медленно, и что стены совсем недалеко.
И вот мы вошли в открытые городские ворота.
Иосиф наклонился и подхватил меня на руки, а потом посадил себе на плечи. Тогда я увидел храм, возвышающийся над узкими улочками.
Мне стало грустно, что Маленькая Саломея этого не видит, но Клеопа громко объявил, что хочет взять ее к себе на осла, и тетя Мария подняла Саломею, так что она тоже все могла рассмотреть.
Надо же! Мы в Святом городе, в Иерусалиме, а прямо перед нами — великий храм!
Пока мы жили в Александрии, я, как и положено добронравному еврейскому ребенку, никогда не поднимал глаз на языческие храмы. Я не смотрел на языческие статуи. Зачем нужны эти идолы мальчику, которому запрещено делать подобные вещи и который не видел в них никакого смысла? Но так или иначе я проходил мимо чужих храмов, слышал музыку, доносившуюся оттуда. И хотя я глядел только на те дома, куда мы с Иосифом держали путь, по большей части, к счастью, находившиеся в еврейском квартале города, все-таки я знал о том, что они существуют, и даже краешком глаза мог оценить их размеры. Наверное, самым великолепным зданием, в которое я до сих пор входил, была Великая синагога. Разумеется, в языческие храмы входить вообще было нельзя, потому что — и это знали даже малыши — в них обитали языческие боги, во имя которых эти храмы и возводились.
Итак, я имел представление о размере языческих храмов и жилищ богатых людей. Будучи же сыном плотника, я умел сравнивать большое и маленькое.
А вот Иерусалимский храм не с чем было сравнить. Иосиф, и Клеопа, и Алфей, и даже Филон много раз описывали мне храм, и все же я оказался не готов к тому, что увидел.
Это было здание такое большое, такое величественное и такое мощное, оно так сияло золотом и белизной, так далеко простиралось и направо, и налево, что в моей голове исчезли всякие воспоминания о богатом городе Александрии, я забыл о чудесах Египта. У меня перехватило дыхание. От восторга я онемел.
Клеопа взял на руки Маленького Симеона, чтобы и он тоже увидел храм, Маленькая Саломея держала крошку Есфирь, заливавшуюся слезами без всякой причины, тетя Мария несла Иосия, Алфей же подхватил моего двоюродного брата Маленького Иакова.
Что касается Большого Иакова, моего брата, который знал уже очень многое, то он видел храм раньше, когда был маленьким. Он приходил сюда с Иосифом еще до моего рождения. Но даже Иаков был поражен открывшимся зрелищем. И сам Иосиф молчал, как будто забыв о нас и сдавливающей нас толпе.
Мама дотянулась рукой до моего колена, я поглядел на нее сверху вниз и улыбнулся. Она показалась мне красивой как всегда, застенчивой, несмотря на скрытое почти полностью под покрывалом лицо, и несомненно счастливой оттого, что все мы наконец пришли в Иерусалим. Она, как и я, восхищенно взирала на храм.
Вокруг нас все заполонили люди. Их было огромное количество, они толкались, двигались, приходили и уходили, и тем не менее чувствовалось, что все благоговейно взирают на храм, пытаясь объять умом его размер, желая охватить все до единой мелочи, надеясь запомнить этот момент навсегда, ведь многие прибыли сюда издалека, или после большого перерыва, или впервые.
Я хотел идти дальше, хотел войти в храм — я думал, это мы и собираемся сделать, — но я ошибался.
Мы шли по направлению к храму, но, продвигаясь вперед, постепенно теряли его из виду. Мы углубились в кривые и узкие улочки, дома сходились над нашими головами, толпа сдавливала нас все сильнее. Наши мужчины стали спрашивать горожан о синагоге галилеян, где можно было устроиться на отдых.
Я видел, что Иосиф устал. Мне ведь уже исполнилось семь лет, а он нес меня уже довольно долго. Я попросил, чтобы он опустил меня на землю.
Клеопу снова охватила лихорадка, но он — да, он смеялся, на этот раз от счастья. Он просил воды. И сказал, что ему необходимо искупаться, а тетя Мария ответила, что пока нельзя. Женщины решили, что нужно немедленно уложить его в постель.
Тетя чуть не плакала от беспокойства за Клеопу, и Маленький Симеон вдруг захныкал, поэтому я попытался взять его на руки. Малыш оказался слишком тяжел для меня, и его забрал Иаков.
Мы шли и шли по узким улицам. Такие улицы вполне могли быть и в Александрии, только здесь скопилось гораздо больше народу. Мы с Маленькой Саломеей смеялись по поводу того, что, мол, в Иерусалиме собрался весь свет — действительно, повсюду раздавалась быстрая речь, громкие голоса, многие говорили по-гречески, но некоторые паломники говорили на иврите, да, люди говорили на иврите, однако чаще всего я слышал арамейскую речь.
Когда мы пришли к синагоге — большому трехэтажному строению, то узнали, что места больше не осталось. Только мы развернулись, чтобы отправиться на поиски синагоги александрийцев, как мама увидела своего родича, Зебедея, и его жену, и его детей, и они все бросились к ней с объятиями и поцелуями и стали настаивать, чтобы мы пошли с ними и разделили место, выделенное им на крыше. Там уже ждали нас другие родственники.
Жена Зебедея звалась Мария Александра, она была двоюродной сестрой моей мамы, но ее всегда звали Марией, как маму и как мою тетю Марию, которая вышла замуж за маминого брата Клеопу. И когда эти три женщины обнялись и поцеловались, они воскликнули: «Три Марии!» — и одно это сделало их совершенно счастливыми, не говоря уже обо всем остальном.
Иосиф остался, чтобы заплатить за ночлег, а мы пошли вслед за Зебедеем и его семьей. Вместе с ним здесь были его братья, также с женами и детьми. Сначала мы пересекли двор, где паломники привязывали на ночь ослов и поили и кормили животных, а потом вскарабкались по лестнице. Мужчины несли Клеопу на руках, и он опять смеялся, на этот раз от неловкости.
На крыше нас приветствовала многочисленная родня.
Среди всех выделялась одна старая женщина, которая сразу протянула руки к моей маме.
— Елизавета! — воскликнула мама.
Это имя я хорошо знал. И помнил, как зовут сына Елизаветы — Иоанн.
Мама упала в объятия старой женщины. После слез и первых вопросов настала моя очередь знакомиться с Елизаветой и ее сыном. Иоанн оказался молчаливым мальчиком примерно моих лет.
