От бархатных туфель на высоких каблуках, которые он выбрал,
я решительно отказалась и надела вместо них свои черные ботинки. Не так шикарно,
может быть, даже не более удобно, зато каблуки низкие, и в них можно бегать или
выносить лишенного сознания леопарда – если надо будет.
– Ты само совершенство, mа petite, кроме обуви.
– И пусть, – ответила я. – Тебе еще повезло
напялить на меня эти чулки. От мысли, что я одеваюсь ради того, чтобы вся
тусовка видела мое белье, мурашки бегут по коже.
– Ты говорила Страннику о цене и ответственности.
Сейчас мы идем платить цену за твоих леопардов. Или ты теперь об этом
сожалеешь?
Грегори все еще валялся у меня в спальне, бледный и слабый.
Вивиан забилась в комнату для гостей, изредка односложно отвечая, когда к ней
обращались.
– Нет, не сожалею.
– Тогда соберем тех, кто с нами поедет, и в путь.
Но Жан-Клод, произнося эти слова, не шевельнулся. Он так и
остался лежать на животе, вытянувшись на белой софе, уронив голову на сложенные
руки. О ком-либо другом я сказала бы – растянулся, но к Жан-Клоду это не
подходило. Он не растянулся. Он принял позу, он расслабился, но «растянулся»
про него не скажешь. Он вытянулся во весь рост, и только носки черных сапог
свешивались с края софы.
Я его видала уже в этом наряде, но от повторения он не стал
менее красив. Мне нравилась его одежда, нравилось смотреть, как он одевается и
раздевается.
– О чем ты думаешь? – спросила я.
– Хотелось бы мне, чтобы мы сегодня остались дома. Я бы
тебя раздевал, по одной снимал каждую вещь, любовался бы твоим телом.
Только от этих его слов меня свело судорогой.
– И я бы хотела, – сказала я, вставая на колени
перед ним и оглаживая короткую юбку, чтобы она не задиралась и не морщилась.
Этому меня учил не он, а моя бабуля Блейк – на бесчисленных воскресных службах,
когда мой внешний вид значил больше, чем проповедь.
Я легла подбородком на софу, поближе к его лицу. Волосы у
меня рассыпались, касаясь его сложенных рук, лаская его лицо.
– У тебя белье такое-же красивое, как у меня? –
спросила я.
– Чесаный шелк, – тихо ответил он.
При воспоминании о его теле я даже поежилась. Ощущать его
сквозь толстый шелк, почти живую текстуру, которую мягкая ткань придавала его
телу. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы Жан-Клод не прочел эти мысли на моем
лице. От живости образа я стиснула пальцы в кулаки.
Я почувствовала, что он шевельнулся, и потом ощутила поцелуй
в лоб. Он сказал, прижимаясь ко мне губами:
– Твои мысли выдают тебя, mа petite.
Я подняла голову, и губы Жан-Клода скользнули по моему лицу.
Он не шевельнулся, пока наши губы не встретились. Тут его рот прижался ко мне,
зашевелились губы и языки. Рук никто из нас не поднял, только рты
соприкасались. Мы прижимались друг к другу лицами.
– Позвольте прервать?
Знакомый голос был так насыщен злобой, что я просто
отдернулась от Жан-Клода.
У края софы стоял Ричард и смотрел на нас. Я не слышала, как
он вошел. А Жан-Клод? Спорить могу, что да. Почему-то я была уверена, что даже
в пароксизме страсти Жан-Клод не даст никому к себе подкрасться. А может, я
просто не считала себя настолько сильным отвлечением. Заниженная самооценка –
это у меня-то?
Я села на пятки и подняла глаза на Ричарда. Он был в черном
фраке, с фалlами. Длинные волосы, собранные в тугой хвост, казались короткими.
С первого взгляда ясно, как красив Ричард, но надо убрать волосы, чтобы понять,
насколько совершенно его лицо. Лепные скулы, полные губы, ямочка на подбородке.
Это красивое и знакомое лицо глядело на меня, и в нем читалось самодовольство.
Ричард знал, какой эффект он произвел, и хотел еще чуть-чуть повернуть нож в
ране.
Жан-Клод сел; рот его был вымазан моей помадой. Красная на
белой коже, она алела, как кровь. Он медленно облизал губы, провел по ним
пальцем и отнял его. Потом положил покрасневший палец в рот и слизнул помаду,
очень медленно, намеренно медленно. Смотрел он на меня, но представление
предназначалось Ричарду.
Я была одновременно и благодарна ему, и обозлена. Он знал,
что Ричард пытался сделать мне больно, и поэтому ответил ему тем же. Но он еще
его и провоцировал, втирая в раны пресловутую соль.
На лице Ричарда отразилось такое страдание, что я отвела
взгляд.
– Хватит, Жан-Клод, – сказала я. – Хватит.
– Как хочешь, mа petite, – сказал добродушно
Жан-Клод. – Как хочешь.
Ричард снова посмотрел на меня, и я не отвела глаз. Может
быть, на мое лицо тоже больно было смотреть. Он резко повернулся и вышел.
– Намажься снова своей вкусной помадой, и пора идти.
В голосе Жан-Клода угадывалось сожаление, как иногда
угадывалась радость или желание.
Я взяла его руку и поднесла к губам.
– Ты все равно их боишься, даже после такой хорошей
прессы? Ведь если бы они хотели нас убить, они бы не стали появляться с тобой
перед камерами. – Я провела пальцами по его штанине, ощущая упругость
бедра. – Господи, Странник ведь даже обменялся рукопожатием с мэром
Сент-Луиса!
Он бережно взял меня ладонью за щеку.
– До сих пор совет никогда не пытался быть, как вы это
называете, в мэйнстриме. Это их первый выход на публичную сцену. Но эти вампиры
являются воплощением кошмаров уже не одну тысячу лет, mа petite. Один день
человеческой политики не сделает их другими.
– Но...
Он приложил пальцы к моим губам.
– Это хороший признак, mа petite, я с этим согласен, но
ты не знаешь их так, как знаю я. Ты не видела, на что они способны.
Перед глазами мелькнуло ободранное тело Рафаэля, висящая в
цепях Сильвия, ее тихий безжизненный голос, образ Фернандо, насилующего Вивиан.
– Я видела ужасные вещи после их приезда в город,
Жан-Клод. Ты обговорил правила. Они не могут нас увечить, насиловать и убивать.
Что остается?
Он бережно поцеловал меня в губы и встал, предлагая мне
руку. Я приняла ее и позволила ему поставить меня на ноги. На нем была маска
веселого интереса, которую я когда-то считала его настоящим лицом. Теперь я
знала, что она служит для прикрытия. Такой у него был вид, когда он боялся и не
хотел этого показывать.
– Ты меня пугаешь, – тихо сказала я.
– Нет, mа petite, это будут делать они – с тобой, со
мной, со всеми нами.
С этими словами утешения Жан-Клод отправился собирать народ.
Я пошла за сумочкой и вкусной помадой. Совет тоже поставил некоторые условия:
никакого оружия. Вот почему я так оделась: с первого взгляда видно, что у меня
ничего нет. Жан-Клод решил, что это лишит их предлога меня обшаривать. Когда я
спросила, что за важность такая, он ответил только: «Ма petite, лучше не давать
им повода к тебе прикасаться. Поверь мне».
