– Я более не боюсь наказания, Иветта.
– Потому что ты думаешь, что прощен, – сказала я.
Он покачал головой.
– Только Бог один знает, действительно ли я прощен, но
если меня ждет наказание, значит, я заслужил его. Как и все мы. И я не дам тебе
поставить на мое место другого.
Она подошла, пробежалась пальцами по его белой тунике. Я не
видела Иветту из-за его широкой спины, а когда она появилась, то уже наполовину
сгнила. Разлагающейся рукой она провела по белой ткани, оставляя черные и
зеленые комья, слизистый след, как мерзкий слизняк. Она хохотала покрытым
язвами ртом.
– Что это такое? – спросил шепотом Ричард.
– Это Иветта, – ответила я.
– Ты вернешься со мной во Францию. Ты будешь мне
служить, хоть ты теперь и Мастер. Если есть кто-то, способный на такую жертву,
то это ты, Уоррик.
– Нет, нет! – ответил он. – Был бы я воистину
силен и достоин милости Божией, я бы вернулся с тобой, но я не таков.
Она обхватила его гниющими руками и улыбнулась ему в лицо.
Тело ее стало разрушаться, вытекая черными жидкостями на белое платье. Густые
светлые волосы сохли у нас на глазах, превращаясь в ломкое сено.
– Тогда поцелуй меня, Уоррик, в последний раз. Я должна
еще до рассвета найти тебе замену.
Он охватил ее руками в сверкающих рукавах, прижал к себе.
– Нет, Иветта. Нет. – В его склоненном лице
читалась почти что нежность. – Прости меня.
И он вытянул руки перед собой.
Синий огонь взметнулся с его ладоней, странно бледный,
бледнее даже газового пламени.
Иветта обернула распадающееся лицо и глянула на огонь.
– Ты не посмеешь, – сказала она.
Уоррик заключил ее в объятия. Сначала занялось ее платье.
– Не будь дураком, Уоррик! Отпусти меня! –
крикнула она.
Он не отпускал, и когда пламя дошло до кожи, Иветта
вспыхнула, будто ее вымочили в керосине. Она пылала, кричала и отбивалась, но
он прижимал ее к своей груди. Она даже не могла сбивать пламя руками.
Огонь озарил Уоррика голубой аурой, но сам он не горел. Он
стоял, желтый и белый, окруженный синим огнем, точно образ на иконе. Он был
похож на нечто священное, удивительное и ужасное. Он сиял, а Иветта начала
чернеть и рассыпаться в его руках. Он улыбнулся нам:
– Бог не оставил меня. Лишь мой страх держал меня у нее
в рабстве все эти годы.
Иветта извивалась, пыталась вырваться, но он держал крепко.
Он упал на колени и склонил голову, а Иветта горела, кожа отставала от костей,
и она все еще кричала. Вонь паленого волоса и жареного мяса заполнила зал, но
дыма почти не было, лишь жар нарастал, и все, кто был в зале, попятились от
огня. Наконец-то, к общему облегчению, Иветта перестала шевелиться и кричать.
Думаю, Уоррик молился, пока она визжала, дергалась и
сгорала. Синее пламя ревело почти уже у потолка, и тут оно переменило цвет,
стало желто-оранжевым, цвета обычного огня.
Я вспомнила историю Мак-Киннона про сгоревшего запальника и
как пламя изменило цвет.
– Уоррик, Уоррик, отпусти ее! Ты сам с ней сгоришь!
В последний раз донесся голос Уоррика:
– Я не страшусь объятий Господних. Он требует жертвы,
но Он милостив.
Уоррик ни разу не вскрикнул. Огонь стал пожирать его, но
Уоррик не издал ни звука. И в этом молчании послышался другой голос – высокий
надрывный вой, тихий и бессловесный, безжалостный и безнадежный. Иветта все еще
была жива.
Наконец кто-то спросил, нет ли огнетушителя. Джейсон
ответил, что нету. Я переглянулась с ним, и мы поняли друг друга. Глядя ему в
глаза, я знала, что он точно знает, где находится огнетушитель. Жан-Клод,
которого я держала за руку, тоже это знал. Черт побери, я сама это знала. Но
никто не побежал за ним. Пусть горит. Уоррика я спасла бы, если бы могла, но
Иветта – да гори она синим пламенем!
Глава 53
Совет уехал домой. Двое его членов заверили нас, что более
нас не побеспокоят. Не знаю, поверила ли я им до конца, но что имеем, то имеем.
Мы с Ричардом и Жан-Клодом регулярно встречаемся и учимся управлять метками.
Мунина я все еще не научилась контролировать, но я над этим работаю, и Ричард
мне помогает. Мы стараемся меньше друг на друга рычать. Остаток лета Ричард
провел за городом, заканчивая диссертацию по противоестественной биологии.
Трудно разрабатывать метки на таком расстоянии.
Он там обратился к местной стае в поисках кандидатки в лупы.
Сама не знаю, как я к этому отношусь. Мне будет не хватать не Ричарда, а стаи,
ликои. Другого парня всегда можно себе найти, а вот семья, особенно столь
странная, – это редкий дар. И тут еще на мою сторону перебежали все леопарды,
даже Элизабет. Сюрприз за сюрпризом.
Леопарды называют меня своей Нимир-Ра, королевой леопардов.
Тарзана помните?
Фернандо и Лив я отдала Сильвии. Если от них что осталось,
то лишь на сувениры.
Натэниел хотел переехать ко мне. Я плачу за его квартиру. Он
совершенно теряется, если некому организовать его жизнь. Зейн, оправившийся от
огнестрельных ран, говорит, что Натэниелу нужен хозяин или хозяйка, что он –
собачонка. Так называют кого-то ниже раба, кого-то, кто самостоятельно не умеет
существовать. Я о таком вообще не слыхала, но вроде бы так бывает, если
посмотреть на Натэниела. Нет, я точно не знаю, что с ним делать.
Стивен встречается с Вивиан. Нет, честно. А то я уже было
думала, что Стивен предпочитает парней. Вот так я в людях разбираюсь.
Ашер остался в Сент-Луисе. Как ни странно, он здесь среди
друзей. Они с Жан-Клодом вспоминают такое, о чем я только в книжках читала или
в кино смотрела. Я предложила Ашеру сходить к пластическому хирургу. Он же
ответил, что ожоги нельзя исцелить, ибо они нанесены освященным предметом. Я
спросила, какой вред попробовать? Когда он свыкся с шокирующей мыслью, что
современная технология может сделать такое, чего не может его чудесное тело, он
обратился к врачам. Врачи выражают надежду.
Мы с Жан-Клодом обновили ванну в моем новом доме. Повсюду
белые свечи, лучи блестели на его обнаженной груди. В воде плавали лепестки
двух дюжин красных роз. Это было, когда я как-то пришла домой около трех ночи.
Мы резвились до рассвета, потом я сунула его к себе в кровать. И оставалась с
ним, пока тепло не покинуло его тело, а тут я не выдержала.
Ричард прав. Я не могу полностью отдаться Жан-Клоду. Не могу
дать ему пить кровь. Не могу по-настоящему разделить с ним ложе. Как бы он ни
был прекрасен, но он – ходячий труп. Я постоянно стараюсь закрыть глаза на все,
что об этом слишком напоминает, например, питье крови или низкая температура
тела. Да, у Жан-Клода есть ключи от моего либидо, но вот от сердца... могут ли
ключи от моего сердца быть у ходячего трупа? Нет. Да. Может быть. Черт возьми,
откуда мне знать?
