Он сидел за столом, ожидая меня. Я увидела его прямо от
дверей, хотя передо мной маячил метрдотель. Без разницы – я наслаждалась
зрелищем. У Жан-Клода волосы черные и вьющиеся, но что-то он с ними сделал, и
они стали тонкими и прямыми, спадали на плечи, слегка завиваясь на концах. Лицо
его казалось еще тоньше, как самый деликатный фарфор. Он был не красив –
прекрасен. Не знаю точно, что спасало его лицо от некоторого оттенка
женственности – что-то такое в линии щеки, в изгибе челюсти, но его нельзя было
принять ни за кого другого, кроме как за мужчину. Одет он был во что-то
ярко-синее – такого цвета я на нем еще не видела. Короткий пиджак из блестящей
почти как металл ткани, с кружевными аппликациями в форме цветов. Сорочка, как
обычно, с кружевами в стиле семнадцатого века, но сегодня она была сочного
темно-синего цвета, до самого пышного высокого воротника, обрамляющего лицо;
кружева выплескивались и из рукавов, прикрывая верхнюю часть изящных белых кистей.
В руке он держал пустой бокал, вертя его ножку в пальцах и
глядя, как преломляется в хрустале свет. Он не мог выпить больше глотка вина за
раз и очень об этом печалился.
Метрдотель подвел меня к нему. Жан-Клод поднял на меня
глаза, и при виде его лица у меня стеснилось в груди, вдруг стало трудно
дышать. Глаза Жан-Клода из-за синих кругов под ними стали еще синее, уже не
цвета полночного неба, а кобальтовые, как хороший сапфир. Но никакой камень не
мог содержать в себе столько разума, темного знания. Приближаясь к нему, я
задрожала под его взглядом. Не от холода, не от стpaxa – от предвкушения.
Идти на каблуках да еще в платье с боковыми разрезами – это
искусство. Походка должна быть размашистой и расслабленной, с покачиванием
бедер, иначе платье запутается в ногах и подвернувшийся каблук свихнет лодыжку.
Идти надо так, будто знаешь, что в этом наряде у тебя потрясающий вид и иного
быть не может. Усомнишься в себе, потеряешь на миг уверенность – тут же
грохнешься на пол и превратишься в тыкву.
Многo лет я не умела носить каблуки и вечерние платья.
Жан-Клод за месяц научил меня тому, чему мачеха не могла за двадцать лет.
Он встал, и я не возражала, хотя однажды когда-то испохабила
свидание, вставая каждый раз, когда он вставал из-за других девушек за нашим
столом. Во-первых, я с тех пор помягчела, во-вторых, так мне был виден весь его
наряд.
Штаны были из черного полотна, гладко прилегающие,
настолько, что было понятно – под ними ничего, кроме его самого. Черные сапоги
до колен из похожей на креп кожи, морщинистой и нежной.
Он скользнул ко мне, и я стояла, глядя, как он идет. Я все
еще наполовину боялась его. Боялась того, как сильно я его хочу. Как кролик,
пойманный фарами машины, застывший в ожидании смерти. Но разве у кролика так
колотится сердце, все сильнее и сильнее? Разве душит его собственное дыхание в
горле? Окатывает ли его восторг страха, или просто приходит смерть?
Жан-Клод обнял меня, притянул к себе. Бледные руки,
скользнувшие по моим обнаженным плечам, были теплы. Он питался сегодня, одолжил
чье-то тепло. Но его отдали добровольно, даже охотно. Принц Города никогда не
выпрашивает доноров. Кровь – почти единственная телесная жидкость, которой мы
не обменивались.
Я запустила руки под шелк его сорочки, под пиджак. Я хотела
растаять всем телом от его краденого тепла. Хотела провести руками по
шероховатому полотну, столь контрастному гладкому шелку. Жан-Клод – он весь,
даже его одежда, – это всегда праздник чувственности.
Он нежно поцеловал мои губы – мы уже знали, что помада
мажется. Потом он наклонил мне голову набок, его дыхание коснулось моего лица,
далее шеи – как струйка огня до коже. И он произнес прямо над моим бьющимся на
шее пульсом:
– Ты сегодня прекрасна, mа petite.
И нежно прижался ко мне губами. Я судорожно выдохнула и
отодвинулась.
Таково было приветствие у вампиров – легкий поцелуй в пульс
на шее. Жест, принятый лишь среди самых близких друзей. Знак огромного доверия
и нежности. Отклонить его – значит показать, что ты очень злишься или не
доверяешь. Мне все еще казалось, что это приветствие слишком интимно для
общественного места, но я видела, как Жан-Клод приветствует так других и как
возникают драки из-за отказа. Древний жест, уходящий корнями в обычай. Сейчас
он превращался в щегольское приветствие у эстрадников и прочей подобной публики.
По-моему, все же лучше, чем целовать воздух возле лица.
Метрдотель держал мой стул. Я махнула ему рукой, что не
надо. Это был не феминизм, просто недостаток грациозности. Мне никогда не
удавалось придвинуться к столу так, чтобы стул не въехал мне по ногам или чтобы
не оказаться так далеко от стола, что потом приходилось подтаскивать стул
самой. Так что черт с ним, как-нибудь сама справлюсь.
Жан-Клод смотрел, как я воюю с креслом, улыбался, но не
пытался помочь. В этом я его все же переломала. Он грациозно занял свое место.
У него франтоватые движения, и он ловок, как кошка. Даже в минуты отдыха
ощущалось присутствие мышц под кожей, чего-то абсолютно мужского. Раньше я
думала, что это вампирская иллюзия, но нет, это был он.
Такой он был.
Я покачала головой.
– Что случилось, mа petite?
– Я чувствовала себя Золушкой на балу, пока тебя не
увидела. Теперь я как одна из злых сестер.
Он добродушно сказал:
– Ма petite, ты прекрасна и знаешь это. Должен ли я
тешить твое тщеславие, повторяя эти слова?
– Я не напрашивалась на комплимент. – Поглядев на
него, я снова покачала головой: – Ты сегодня потрясающе выглядишь.
Он улыбнулся, склонив голову набок, волосы упали вперед.
– Merci, та petite.
– А волосы ты развил перманентом? – спросила
я. – Выглядят великолепно, – поспешно добавила я, и так оно и было,
но все же я надеялась, что это не перманент. Мне нравились его кудри.
– Если бы так, что бы ты сказала?
– Если бы так, мог бы просто ответить «да». А ты меня
дразнишь.
– Ты бы горевала, если бы моих кудрей не стало? –
спросил он.
– Я бы могла сделать для тебя то же самое.
Он сделал страшные глаза, изображая ужас.
– Только не твою корону, mа petite, mon Dieu
[2]
! –
Он надо мной смеялся, но я к этому привыкла.
– Ни за что не подумала бы, что ты сможешь втиснуться в
такие облегающие штаны.
Он улыбнулся шире:
– А я ни за что не подумал бы, что ты сможешь спрятать
пистолет под таким изящным платьем.
– Он себя обнаруживает, только если меня обнять.
– Очень верное замечание.
Подошел официант и спросил, что мы будем пить. Я заказала
воду и колу. Жан-Клод отказался. Если бы он мог что-то заказать, то только
вино.
