Очень громко шуршало мое платье по обивке.
– Меня будут обыскивать, чтобы найти оружие?
В заряженной тишине мой голос прозвучал глухо.
Жан-Клод изящно мигнул, потом повернул ко мне голову. Его
взгляд был скорее спокоен, чем пуст. Я подумала, не является ли такая
неподвижность у вампиров видом медитации. Если переживем эту ночь, спрошу.
– Это будет вызов, mа petite. Они не станут мешать нам
быть опасными. Хотя я бы не стал выставлять напоказ то оружие, что у тебя есть.
Тот маленький пистолетик.
Я покачала головой:
– Я имела в виду большее.
– Большее? – приподнял он брови.
Я повернулась к Ашеру. Он мигнул и поднял на меня глаза.
Включив свет в салоне, я увидела наконец истинный цвет его глаз. Синие. Но это
неточно их характеризует. Они были настолько светло-синие, насколько
темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлая, холодная синева глаз лайки-хаски.
Но не только глаза – еще и волосы. Раньше они казались золотистыми – обычный
цвет темного блондина. В более верном свете салона я поняла, что это не иллюзия
тусклого освещения, они и вправду золотые. По-настоящему золотые – такой цвет я
видела только у бутылок или банок с золотой краской. Сочетание глаз и волос
завораживало. Даже без шрамов он бы казался ненастоящим.
Я перевела взгляд на Жан-Клода. Он был красивее и без
шрамов. У Ашера красота была чуть более мужественной.
– Вас создала одна и та же вампирша? – спросила я.
Жан-Клод кивнул, Ашер просто смотрел.
– Она что, хотела создать племенной завод
сверхъестественно красивых производителей?
Ашер рассмеялся коротким лающим смехом, ухватился за
израненную сторону лица и оттянул кожу от глаза, чтобы видна была бледная
внутренняя оболочка орбиты. Лицо стало отвратительной маской.
– Ты считаешь меня красивым, Анита? – Он убрал
руку с лица, и кожа щелкнула, став на место, упругая, как отпущенная резинка,
совершенная в своем роде.
Я посмотрела на него:
– Что ты хочешь от меня услышать, Ашер?
– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем
лице то же, что вижу на всех лицах уже двести лет, – отвращение,
омерзение, ужас.
– Извини, – сказала я.
Он наклонился вперед, выставляя шрамы на свет. Казалось, у
него врожденное умение понимать, как будет падать свет и куда лягут тени. Годы
практики, наверное.
Я просто смотрела. Смотрела в его светлые, безупречные
глаза, на густую волну золотых волос, на полноту его губ. Потом пожала плечами:
– Что я могу сказать? Я из тех, кто западает на волосы
и на глаза, а у тебя волосы великолепные и глаза восхитительные.
Ашер откинулся обратно. Он смотрел на нас обоих, и в глазах
его бушевал невероятный гнев. Такой гнев, что мне даже страшно стало.
– Вот оно, – сказал он. – Вот. Ты меня
боишься. Я это вижу, чую, ощущаю на вкус. – Он улыбнулся, довольный собой,
даже как-то торжествуя.
– Скажи ему, чего ты боишься, mа petite.
Я посмотрела на Жан-Клода, снова на Ашера.
– Меня не шрамы пугают, Ашер. А твоя ненависть.
Он подался вперед, и – наверное, не нарочно, – волосы
укали ему на лицо, как вуаль.
– Да, моя ненависть пугает. Внушает ужас. И помни,
Анита Блейк: она направлена на тебя и твоего Мастера.
Я поняла, что он имеет в виду Жан-Клода. Теперь я уже не
могла с этим спорить, хотя иногда и хотелось.
– Ненависть уродует, – сказала я.
Он зашипел, и ничего человеческого не было в этом звуке.
Я бросила на него скучающий взгляд.
– Брось, Ашер. Такое я уже видала, и не раз. Если
хочешь изображать Большого Злого Вампира, становись в очередь.
Он резким, грубым движением сбросил пальто. За ним на
сиденье упал коричневый твидовый пиджак. Ашер повернул голову, и я увидела, что
шрамы уходят за воротник белой рубашки. Он начал ее расстегивать.
Я поглядела на Жан-Клода. Он сидел с бесстрастным лицом,
предоставляя мне действовать самой. Ничего нового.
– Я не то чтобы не польщена предложением, но обычно у
меня мужчины на первом свидании не раздеваются.
Он зарычал и обнажил грудь, не вытаскивая рубашку из штанов.
Шрамы стекали по коже, будто кто-то провел по его телу разделительную линию.
Одна половина бледная и прекрасная, вторая – чудовищная. На лице и на шее
действовали аккуратнее, чем на груди. Шрамы пролегали глубокими туннелями. Кожа
так покоробилась, что казалась ненастоящей. Шрамы уходили по животу под ремень.
Я глядела, потому что ему этого хотелось. Когда я наконец
посмотрела ему в глаза, у меня не было слов. Мне когда-то промывали святой
водой рану от укуса вампира. Это называется очищением, но можно назвать и
пыткой. Я ползала, ругалась и блевала. Ту боль, что пришлось пережить Ашеру, я
себе даже представить не могла.
Глаза у него были вытаращенные, бешеные и страшные.
– Шрамы до самого низу, – сказал он.
Перед мысленным взором мелькнула картина, которую я
предпочла бы не видеть. Много что можно было бы сказать. «Ух ты!» – но это
слишком отдавало бы школьными годами и жестокостью. «Сочувствую» – совершенно
не к месту. Я развела руками, стоя на коленях на сиденье лицом к Ашеру.
– Я тебя уже спрашивала, Ашер: что ты хочешь услышать?
Он отодвинулся от меня как можно дальше, прижался к дверце
джипа.
– Почему она не отворачивается? Почему это тело не
вызывает у нее омерзения?
«Как у него самого» – эти несказанные слова повисли в
воздухе, но остались у него в глазах, читались в его манере.
– Ты и в моих глазах не видишь ужаса, mon ami, –
сказал Жан-Клод.
– Нет, я там вижу худшее. Я вижу жалость!
Он открыл дверь, даже не повернувшись, и я бы сказала, что
он выпал из машины, но это было неверно. Он взмыл вверх, не коснувшись земли;
засвистел, закружился ветер, и Ашер исчез.
Глава 12
Несколько секунд мы просидели молча, глядя в открытую дверь.
Наконец я сказала, только чтобы прервать молчание:
– Как быстро здесь приходят и уходят!
Жан-Клод не уловил цитаты. Ричард понял бы. Он тоже любил
«Волшебника из страны Оз». А Жан-Клод ответил серьезно:
– Ашер всегда прекрасно умел летать.
Кто-то захихикал, и этот звук заставил меня потянуться за
«файрстаром». Голос был знаком, но интонация иная: высокомерная,
гордо-высокомерная.
– Теперь меня не убить серебряными пулями, Анита. Мой
новый Мастер мне это пообещал.
