Я не знала, как реагировать. Не обращать внимания?
Притвориться, что в этой комнате нет дюжины пингвинов? Собрать их все, пройдя
по комнате? Взбеситься? Если бы я знала, что сделать, чтобы они перестали
прикалываться, я бы так и поступила. Пока что я пыталась не обращать внимания и
собирать пингвинов. Ни та, ни другая реакция их не остановила. Даже как-то
поощрила. Я подозревала, что они готовят какую-то невероятную кульминацию.
Какую – я понятия не имела и даже догадываться не хотела.
– Приятно видеть такой трудовой энтузиазм в три часа
ночи.
– Не бывает слишком большого усердия и слишком позднего
часа, – торжественно сказал Зебровски.
– Где Дольф?
– В комнате для допросов, с потерпевшей.
Что-то в его голосе заставило меня взглянуть на него
повнимательней.
– По телефону Дольф назвал ее «предполагаемой»
потерпевшей. Почему ей никто не верит?
Он улыбнулся:
– Дольф будет рвать и метать, если я испорчу
эффект. – Он поманил меня пальцем: – Пойдем, девочка. Мы тебе покажем
тетю, которую ты хотела видеть.
Я глянула исподлобья:
– Если это шутка, я буду очень недовольна.
Он придержал передо мной дверь:
– Мы не испортили тебе свидание с графом Дракулой?
– Не твое собачье дело.
Вслед мне понесся хор вздохов и предположений. Были среди них
и грубые, были и физически невозможные даже с вампиром. Сексуальные приставания
или просто я свой в доску парень? Иногда очень трудно провести грань.
Я просунула голову обратно в дверь и сказала:
– Вы все просто ему завидуете.
Кошачий концерт возобновился с новой силой.
Зебровски ждал на лестнице.
– Не знаю, когда ты больше посветишь мне ножками: если
я пойду впереди, оглядываясь, или за тобой. Думаю, впереди.
– Остынь, Зебровски, или я на тебя пожалуюсь Кэти.
– А она знает, что я старый греховодник. – Он
пошел впереди, оглядываясь на меня.
Я пошла вниз, а платье пусть болтается как хочет. Если
носишь платье с разрезами почти до талии да еще хочешь, чтобы удобнее было
прятать пистолет, то либо тебе должно быть все равно, что на тебя глазеют
мужнины, либо ты такого платья не наденешь.
– Как ты уговорил Кэти с тобой встречаться, тем более
за тебя выйти?
– Я ее подпоил.
Я рассмеялась:
– Спрошу у нее, когда буду у вас обедать в следующий
раз.
Зебровски ухмыльнулся:
– Она тебе навешает на уши какой-нибудь романтической
лапши. Только ты не верь.
Перед первой комнатой для допросов он остановился и тихо
постучал.
Открыл Дольф, полностью загородив собой дверной проем. Он не
просто высокий, он еще и сложен как профессиональный борец. Галстук повязан
безупречно, воротник прилегает к шее. На брюках складка – порезаться можно.
Единственная уступка жаре и позднему времени – длинные белые рукава рубашки,
пиджака не было. Случаи, когда я видела Дольфа в рубашке с короткими рукавами,
можно пересчитать по пальцам одной руки.
Все копы умеют придать своему лицу непроницаемый или
скучающий вид, некоторые даже умудряются изображать на лице вялый интерес. Но
все они кончают тем, что лицо перестает выражать что бы то ни было. В глазах
пустота, скрывающая любые тайны. Такое лицо бывало у Дольфа, когда он
допрашивал подозреваемого. Сейчас оно было у него рассерженным. Никогда не
видела, чтобы Дольф выходил из себя во время допроса.
– В чем дело? – спросила я.
Он закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Покачал головой.
– Не знаю, как ей удалось меня достать.
– Расскажи.
Он оглядел мою одежду, будто только сейчас заметил. Хмурая
гримаса разгладилась почти до улыбки.
– Кто-то дурно повлиял на твою манеру одеваться.
Я нахмурилась:
– У меня на поясе пистолет, вот в чем дело. Через
разрезы его легче достать.
Зебровски я ничего не стала бы объяснять, но Дольфу...
– Ой! – воскликнул Зебровски. – А ну-ка
покажи, как ты выхватываешь пистолет!
Дольф улыбнулся, и у него даже глаза заблестели.
– Если уж показывать ногу, то ради хорошего дела.
Я скрестила руки на груди:
– У вас там действительно подозреваемая, или вы просто
решили проверить мою дисциплинированность?
Улыбка исчезла, ее сменила сердитая хмурость.
– Не подозреваемая. Потерпевшая. Я знаю, ты уже
говорила с Перри на месте происшествия" но я хочу, чтобы ты выслушала ее
рассказ, а потом сказала мне, что ты об этом думаешь.
С этими словами он открыл дверь. Таков он, Дольф, – не
любит влиять на мнение своих людей. Но, честно говоря, слишком быстро это
произошло. Я не успела придать лицу профессиональное выражение. И когда я
встретилась глазами с этой женщиной, мое нескрываемое удивление было еще
заметно.
Общее впечатление: большие синие глаза, шелковистые светлые
волосы, тонкие черты лица и при этом высокая. Даже когда она сидела, это было
видно. Очень мало женщин умеют быть одновременно высокими и миниатюрными, но у
этой получалось.
– Миз Вики Пирс, это Анита Блейк. Я бы хотел, чтобы вы
рассказали ей, что с вами случилось.
Миз Пирс моргнула большими синими глазами, и в них стояли
слезы. Не текли – обратите внимание, – но мерцали. Она промокнула их
бумажной салфеткой. На шее слева у нее была наклейка.
– Сержант Сторр, я же вам все рассказала. И еще раз
рассказала, и еще раз. – По щеке скользнула одинокая слеза. – Я так
устала и так перенервничала сегодня ночью. И я должна рассказывать снова?
Она наклонилась к нему, сложив руки перед собой, и это
выглядело почти как мольба. Притягательная сила ее синих глаз обезоружила бы
почти любого мужчину. Жаль только, что весь этот спектакль был зря потрачен на
Дольфа.
– Только еще один раз, для миз Блейк.
Она посмотрела мне за спину, на Зебровски:
– Пожалуйста! Я так устала.
Зебровски прислонился к стене:
– Он здесь начальник.
Она попыталась использовать женские чары – не вышло.
Переключение в режим «мы с тобой сестры» произошло быстрее мгновения этих
детских синих глаз.
– Вы ведь женщина. Вы понимаете, как это тяжело – одной
среди всех этих... – голос ее упал до шепота, – мужчин.
Она опустила глаза к столу, а когда она их подняла, по
прекрасной коже бежали настоящие слезы.
