Он улыбнулся:
– Не знаю. Ты же до сих пор не за решеткой?
– Если бы у тебя были доказательства моего
противоправного поведения, вполне могла бы там оказаться.
– Могла бы, – согласился он. И улыбка с его лица
сползла. Глаза стали пустыми – коповскими. – Что у тебя с рукой?
Я поглядела на забинтованную руку, будто впервые ее видела.
– На кухне порезалась.
– На кухне, – повторил он.
– Ага.
– И как это было?
– Случайно порезала ножом.
– И что ты при этом делала?
Я дома не готовлю, и Дольф это знает.
– Колбасу резала.
Я посмотрела на него такими же пустыми глазами. Когда-то,
давным-давно, у меня по лицу можно было прочесть все что угодно. Любую мысль.
Сейчас не так. Я глядела в подозрительные глаза Дольфа и знала, что мое лицо
ничего не выдаст. Только его непроницаемость наводила на мысль, что я вру. Но
это Дольф и так знал. И я не собиралась терять свое или его время на
выдумывание правдоподобной лжи. Зачем?
Мы смотрели друг на друга.
– У тебя кровь на ноге, Анита. Большая, наверное, была
колбаса.
– Еще какая, – ответила я, не в силах сдержать
улыбки. – Я могла бы рассказать, что на меня напали, так ты же меня
заставишь писать отчет, как это было.
Он вздохнул:
– Зараза ты. Опять во что-то вляпалась. – Он сжал
кулаки размером почти в мою голову каждый. – Наорал бы я на тебя, но толку
не будет. Посадил бы тебя на сутки в камеру, – он засмеялся, но
невесело, – на то, что осталось от этих суток, но ведь мне не в чем тебя
обвинить?
– Я ничего не сделала, Дольф, – сказала я, подняв
раненую руку. – Оказывала услугу одному приятелю, подняла одного мертвеца.
Пришлось порезать руку, чтобы добыть крови, вот и все.
– Это правда?
Я кивнула.
– А почему ты мне не сказала сразу?
– Это одолжение, бесплатно. Если Берт узнает, что я
бесплатно подняла мертвеца, его кондрашка хватит. А в историю с колбасой он
поверит.
Дольф засмеялся.
– А он не спросит, как ты порезалась. Ему это
неинтересно.
– Вот это правда.
– На всякий случай, если станет жарко на кухне, не
забудь позвонить, если будет помощь нужна.
– Запомню, Дольф.
– Запомни. – Он отложил блокнот. – Анита,
постарайся в этом месяце никого не убивать. Ты даже в несомненной самозащите
навалила слишком много трупов, и кончится тем, что тебя посадят.
– Я уже шесть недель – черт, да почти семь! –
никого не убивала. Начинаю завязывать.
Дольф мотнул головой.
– Последние двое – это лишь те, про которых мы смогли
доказать, Анита. Оба раза самозащита, и про одного есть куча свидетелей, но
тело Гарольда Гейнора так и не нашли. Только кресло с колесиками осталось на
кладбище. И Доминга Сальвадор тоже пропала.
Я улыбнулась прямо ему в лицо:
– Ходили слухи, что сеньора вернулась в Южную Америку.
– То инвалидное кресло было все в крови, Анита.
– Нет, правда?
– Анита, твое везение кончится, и я не смогу тебе
помочь.
– Я вроде бы не просила мне помогать. К тому же, если
пройдет новый закон, у меня будет федеральная табличка.
– Если ты коп, не важно, какой масти, это еще не
значит, что тебя нельзя арестовать.
Пришел мой черед вздохнуть.
– Дольф, я устала и хочу домой. Спокойной ночи.
Он поглядел на меня еще пару секунд, ответил «Спокойной
ночи, Анита», и вышел в допросную, оставив меня стоять в коридоре.
Дольф никогда на меня не ворчал до тех пор, пока не узнал,
что я встречаюсь с Жан-Клодом. Не знаю, понимал ли он сам, насколько
переменилось его отношение ко мне, но это понимала я. Я связана с нежитью, и он
больше не доверял мне. Не до конца.
Меня это злило и печалило. Хуже всего было, что месяца два
назад я бы согласилась с Дольфом. Человеку, который спит с монстрами, доверять
нельзя. Печально, весьма печально. И вообще не его дело, с кем я встречаюсь, но
винить Дольфа я не могла. Мне это не нравилось, но ведь не собачиться же с ним
из-за этого. То есть могла, конечно, но это было с моей стороны несправедливо.
Я вышла, не заходя в помещение отдела. Интересно, сколько
времени они еще продержат пингвинов на столах, ожидая моего возвращения.
Представив себе этих несчастных птиц, ждущих, пока я приду, я слегка улыбнулась,
но ненадолго. Дело не только в том, что Дольф мне не доверяет. Он отличный
полицейский, и если начнет копать по-настоящему, то улики найдет. Видит Бог,
моих несанкционированных убийств вполне хватило бы, чтобы сунуть меня за
решетку. Я с помощью своих способностей аниматора убивала людей. Если это
докажут, смертный приговор будет вынесен автоматически. И смертный приговор за
такие вещи – это совсем не то, что смертный приговор убийце с топором. Мужик,
который разрубил на части всю свою семью, может следующие пятнадцать лет
провести в камере смертников, подавая апелляцию за апелляцией. При убийстве с
помощью магии апелляции не рассматриваются. Суд, приговор и исполнение в
течение шести недель – обычно раньше.
Тюремщики боятся магии и не любят долго держать у себя ведьм
и тому подобную публику. В штате Мэн один чернокнижник призвал демонов к себе в
камеру. Как вышло, что его продержали достаточно долго, чтобы он успел
выполнить обряд, – не знаю. Тех, кто лопухнулся, уже ни о чем не спросишь.
От них и голов не нашли. Даже мне не под силу было поднять их, чтобы они
заговорили или написали, что случилось. Кровавая каша была.
Чернокнижник сбежал, но его поймали потом с помощью ковена
белых колдуний и, как ни странно, местных сатанистов. Никто из тех, кто
практикует магию, не любит сошедших с нарезки одиночек. Они нам всем портят
репутацию. В последний раз в этой стране сожгли ведьму заживо в 1953 году,
звали ее Агнес Симпсон. Я видела черно-белые фотографии момента ее смерти.
Всякий, кто изучал что-нибудь противоестественное, хоть в одном учебнике да
видел ее фотографию. Мне попалась та, где лицо ее еще было нетронутым, хотя
даже на расстоянии был виден охвативший ее ужас. Длинные темные волосы
развевались в потоке жара, но еще не занялись, загорелась только ночная
рубашка. Женщина закинула голову назад, вопя от ужаса и боли. Фотография
получила Пулитцеровскую премию. Все прочие фотографии встречались реже. На них
были показаны последовательные этапы, как она горит, обугливается и погибает.
Как можно было стоять и снимать, я не знаю. Может быть,
Пулитцеровская премия помогает от кошмаров. Но может, и нет – кто знает?
Глава 25
Я заехала на стоянку возле дома, где находилась подпольная
больница. Было почти пять утра. Рассвет будто холодной рукой останавливал
ветер. Небо посерело, зависнув между светом и тьмой. Неуловимая грань, когда
вампиры еще активны и тебе могут перервать горло через секунды после восхода.
