– Зачем?
Я вздохнула.
– Затем... затем, что помню молящие глаза Вивиан и ее избитое
тело. Затем, что Грегори кричал и молил вас его не бросать. Затем, что Падма их
еще сильнее будет мучить, думая, что, делая больно им, он делает больно
мне. – Я встряхнула головой. – Сейчас я хочу найти койку и часа два
поспать. Вам советую сделать то же самое. Но со мной вы ехать не обязаны. Это
дело сугубо добровольное.
– Я не хочу туда возвращаться, – сказала она.
– Тогда не надо, – ответила я.
– А я поеду, – сказал Зейн.
Я почти улыбнулась в ответ.
– Почему-то я знала, что ты так и поступишь.
Глава 26
Я лежала на узкой больничной койке в пустой палате, вечернее
платье было сложено на единственном стуле, ножка которого была просунута в
ручку двери. Слабоватый замок. Если кто-то всерьез решит войти в комнату, стул
его не остановит, но даст мне пару секунд, чтобы прицелиться. Я успела принять
душ и выбросить окровавленные колготки и сейчас лежала только в трусах. Даже
больничной рубашки мне не дали. В непривычной кровати простыни прилипали к
голой груди, под подушкой лежал «файрстар». Автомат валялся под кроватью. Не то
чтобы я думала, будто он понадобится, но куда еще было его девать?
Мне снился сон. Будто я заблудилась в заброшенном доме, где
ищу котят. Котята плакали, и в темноте шипели змеи, которые их пожирали. Чтоб
истолковать такой сон, Фрейдом быть не надо. Как только я поняла, что это –
сон, и сообразила, что он значит, сон меня оставил. Я бодрствовала, глядя в
потолок. Простыни сползли, я лежала в темноте почти голая.
И чувствовала, как пульсирует тело. Будто бежишь во сне. Под
грудями выступила испарина. Что-то здесь было не так.
Я села, натянув на себя простыню, хотя мне не было холодно.
В детстве я думала, что чудовища в шкафу и под кроватью меня не тронут, если я
накроюсь. И всегда, просыпаясь от кошмара, я первым делом хватаюсь за простыню,
даже если очень жарко. Конечно, сейчас я была в подвале, где работал
кондиционер, и жарко не было. Так чего же мое тело почти в горячке?
Засунув руку под подушку, я вытащила «файрстар». Зажав его в
руке, я почувствовала себя лучше. Но если меня просто напугал сон, я буду
чувствовать себя дурой.
Я сидела в темноте, пытаясь что-нибудь услышать, до того как
включить свет. Если в коридоре кто-то есть, он увидит свет из-под двери. Если
меня хотят захватить врасплох, свет показывать не надо. Пока не надо.
Что-то двигалось по коридору в мою сторону. Вал энергии,
тепла прошел по моему телу огромной ладонью. Будто на меня надвигалась буря, и
от молний воздух насытился колющим электричеством. Я отщелкнула предохранитель
«файрстара» и вдруг поняла, кто это. Ко мне решительными шагами шел Ричард.
Ричард, надвигающийся как буря.
Я щелкнула предохранителем, ставя его на место, но не
отложила пистолет. Ричард был в бешенстве, и я это ощущала. Когда-то он на моих
глазах, разозлившись, метнул, как картонку, двуспальную кровать из цельного
дуба. И я оставила пистолет в руке – просто на всякий случай. Сама себя за это
презирала, но моральных терзаний было недостаточно, чтобы я его убрала.
Я щелкнула выключателем и заморгала, как сова на солнце. В
животе сворачивался тугой ком. Не хотела я видеть Ричарда. С той ночи, когда я
впервые переспала с Жан-Клодом, я не знала, что ему сказать. В ту ночь я
убежала от Ричарда, от такого, каким он стал при полной луне. Убежала от вида
его зверя.
Босиком прошлепав к стулу, я собрала свою одежду и уже с
трудом натягивала лифчик без бретелек (пистолет рядом на кровати), когда учуяла
запах лосьона Ричарда. Из-под двери потянуло воздухом, и я знала, что это тело
Ричарда нарушило течение воздушных потоков. И вдруг поняла, будто мне это
шепнули прямо в ухо, что Ричард чует мой запах через дверь и знает, что духами
«Оскар де ла Рента» я надушилась для Жан-Клода.
Я ощутила, как прижались к двери кончики его пальцев, будто
в отжиме, как он втянул в себя воздух с ароматом моего тела.
Что за черт? Мы связаны уже два месяца, и за все это время я
ничего подобного не ощущала – ни с Ричардом, ни с Жан-Клодом.
И до боли знакомый голос Ричарда:
– Анита, нам надо поговорить.
В голосе его ощущалась злость, в теле его – ярость. Будто
гром, прижатый к двери.
– Я одеваюсь, – ответила я.
Из-за двери раздался его голос:
– Знаю. Я тебя ощущаю через дверь. Что с нами
происходит?
Уж если и бывают на свете многозначительные вопросы, то этот
такой и был. Интересно, чувствует ли он мои руки, как я чувствовала его секунду
назад?
– Ни разу мы не были на рассвете так близко друг от
друга, как сейчас, с тех пор, как стали связаны. И здесь нет Жан-Клода, чтобы
служить буфером.
Я надеялась, что так оно и есть. Иначе оставался один
вариант – то есть совет что-то сотворил с нашими метками. Но это вряд ли. Хотя
точно знать нельзя, пока не спросим Жан-Клода. Вот черт!
Ричард подергал ручку двери:
– Отчего так долго?
– Я почти готова, – ответила я, натягивая платье.
На самом деле из всей моей одежды его легче всего было надеть. Туфли без колготок
непривычно терли ноги, но босиком я чувствовала бы себя еще более... как бы это
сказать... не готовой. В туфлях почему-то было лучше.
Я убрала стул и отперла дверь. Потом отступила назад –
слишком поспешно пожалуй – и оказалась у дальней стены. Руки я завела за спину,
так и не отложив пистолет. Вряд ли Ричард на меня нападет, но никогда я его
таким не ощущала. Его гнев будто камнем улегся у меня под ложечкой.
Ричард осторожно открыл дверь, будто тщательно обдумывая
каждое движение. Его самообладание было зыбкой границей между мной и его
гневом.
Шесть футов один дюйм, широкоплечий, с отлично вылепленными
скулами и широким мягким ртом. На подбородке ямочка, и весь он даже слишком
красив. Глаза – потрясающие шоколадно-карие, как всегда, только выражение муки
в них было новым. Волосы густой волной спадали на плечи, каштановые, с такой
примесью меди и золота, что надо бы для этого цвета придумать отдельное слово.
Каштановые – слишком тусклое слово, а волосы у Ричарда тусклыми не были.
Когда-то я любила перебирать их, захватывать горстями, когда мы целовались.
На Ричарде была кровавого цвета майка, открывавшая
мускулистые плечи и руки. Я знала, что каждый видимый дюйм его тела – и каждый
невидимый – были золотисто-загорелые. Но это не был загар, просто натуральный
цвет его кожи.
Сердце у меня забилось в горле, но не от страха.
Ричард оглядывал меня в черном вечернем платье. Косметику я
с лица стерла, волосы растрепались, и я ощутила, как реагирует на меня его
тело. Будто меня самое свело судорогой желания. Мне пришлось закрыть глаза,
чтобы не смотреть на его джинсы и не видеть того, что я и так чувствовала.
