– Что там делается с моими людьми, пока вы задерживаете
меня тут своими вежливыми улыбочками?
Он вздохнул:
– Я надеюсь, что он закончит до того, как мы к ним
придем. – Почти боль отразилась на его лице. – Это зрелище не для
леди.
Я попыталась высвободить руку, но он не отпускал. В глазах
его больше не было печали, было что-то, чего я не могла прочесть.
– Я хочу, чтобы вы знали: это не моя воля.
– Отпустите меня, Томас.
Он позволил мне высвободить руку. Вдруг я испугалась тогo,
что увижу в шатре. Я ни разу в жизни не говорила с Вивиан, а Грегори вообще
извращенец гадский, но мне вдруг очень не захотелось видеть, что с ними
сделали.
– Томас, она не?.. – начал Гидеон, но Томас
перебил.
– Пропусти ее, – сказал он. – У нее только
ножи.
Я не побежала в шатер, но к этому было близко. Ричард где-то
рядом сказал:
– Анита!
Я слышала, что он меня догоняет, но ждать не стала. Откинув
полог, я шагнула внутрь. Там была только одна арена – центральная. Грегори
лежал с обнаженной грудой посреди арены, руки связаны за спиной толстой серой
лентой. Он был сплошь покрыт синяками и порезами. В ногах блестели кости,
мокрые и зазубренные, пробившие кожу изнутри. Сложные переломы – вещь очень
противная. Вот почему он не мог идти сам. Ему переломали ноги.
Тихий звук заставил меня броситься по пролету вперед. Вивиан
и Фернандо тоже находились на арене. Их я не сразу заметила, потому что они
были рядом с барьером.
Вивиан подняла голову. Рот ее был заклеен лентой, один глаз
заплыл так, что его не было видно. Фернандо пихнул ее снова лицом в пол, дернув
за связанные за спиной руки – показывая, что он с ней делает. Он вытащил себя
из нее, мокрый, только что кончив. Похлопал ее по голому заду, шлепнул слегка.
– Отлично было.
Я уже шла к нему по песку арены. Значит, перелезла через
барьер в платье до пола и на высоких каблуках. Не помню, как это вышло.
Фернандо встал, застегивая ширинку и ухмыляясь.
– Не договорилась бы ты насчет ее освобождения, мне бы
не дали ее тронуть. Мой отец ни с кем не делится.
Я шла. Один нож уже вышел из ножен, я держала его у бока. Не
знаю, заметил ли он, или мне было наплевать, заметил или нет. Пустую левую руку
я протянула к нему:
– Ты очень крут, если женщина связана и рот у нее
заткнут. А как ты с вооруженными женщинами?
Он издевательски улыбнулся и небрежно пнул Вивиан ногой,
будто пошевелил собаку.
– Она красива, но слишком покорна – на мой вкус. Я
больше люблю, когда они отбиваются, как вот та твоя волчья сука. – Он
кончил застегивать штаны и погладил себя по груди, будто вспоминая. –
C't'une bonne bourre.
Я достаточно знала французский, чтобы понять его слова. Он
сказал, что Сильвия – хорошая подстилка.
Я прикинула нож на ладони. Он не предназначался для метания,
но на таком расстоянии сойдет.
У Фернандо в глазах мелькнула едва заметная тень, будто
впервые он понял, что здесь некому его спасать. И тут что-то перелетело через
барьер. Вихревое быстрое движение, слишком быстрое для глаз, и что-то стукнуло
Фернандо так, что он покатился. Когда они остановились, Ричард сидел на нем
верхом.
– Не убивай его, Ричард! Не убивай! – заорала я и
побежала к ним, но Джемиль меня опередил. Он упал на колени рядом с Ричардом,
поймал его за руку и попытался что-то сказать. Ричард схватил Джемиля за горло
и бросил через всю арену. Я подбежала к нему. Джемиль глядел выкаченными
испуганными глазами, горло у него было раздавлено. Он пытался дышать, но не
получалось. Ноги у него дергались, спина выгибалась. Он схватился за мою руку,
но я ничего не могла сделать. Либо он оправится, либо умрет.
– Черт побери, Ричард, помоги ему! – завопила я.
Ричард сунул руку в живот Фернандо. Когтей у него еще не
появилось – это человеческие пальцы зарылись в мясо, ища сердце. У Ричарда
хватит сил его вырвать, если его не остановить.
Я встала, и рука Джемиля соскользнула с моей. Он меня
отпустил, но его глаза будут видеться мне по ночам. Я бросилась к Ричарду, вопя
и окликая его.
Он поглядел на меня волчьими янтарными глазами с
человеческого лица. Протянул ко мне окровавленную руку, и ментальные экраны,
которые защищали нас друг от друга, рухнули.
У меня потемнело перед глазами, а когда я снова смогла
видеть, оказалось, что я стою на коленях посреди арены. Я ощущала свое тело, но
я ощущала и пальцы Ричарда, пробивающиеся сквозь плотное мясо. Кровь была
теплой, но ее было мало. Он хотел зубами разорвать этот живот и подавлял это
желание.
Томас опустился на колени рядом со мной.
– Воспользуйтесь своими метками, чтобы успокоить его,
пока он не убил Фернандо.
Я замотала головой. Пальцы мои продирались сквозь плоть. Мне
пришлось прижать руки к глазам, чтобы понять, в каком теле я нахожусь. Потом я
обрела голос, и это мне помогло разделить нас. Помогло вспомнить, кто я.
– Черт, я же не знаю как!
– Примите его ярость, его зверя.
Томас тронул меня за руки, стиснул их – не чтобы сделать
больно, а помочь мне заякориться в собственном теле. Я схватилась за его руки и
посмотрела ему в лицо, как утопающая.
– Я не знаю как, Томас!
Он безнадежно вздохнул.
– Гидеону придется вмешаться, пока вы его
успокоите. – Это был почти вопрос.
Я кивнула. Конечно, я сама была готова убить Фернандо, но
знала, что, если мы его убьем, никто из нас не увидит следующий рассвет. Падма
убьет нас всех.
Я глядела в лицо Томаса, но почувствовала, как Гидеон
схватил Ричарда. Как стал отрывать его от Фернандо. Ричард извернулся и ударил
Гидеона, сбил его на землю и прыгнул на него. Они покатились, пытаясь каждый
подмять другого под себя. Только по одной причине драка не стала смертельной:
они оба были в человеческой форме; а драться пытались так, будто у них есть
когти. Но в Ричарде рос его зверь. Если он перекинется, то помешать ему кого-нибудь
убить можно, только убив его самого.
Томас дотронулся до моего лица, и я сообразила, что не вижу
его перед собой. Я видела странные глаза Гидеона в дюйме от своих, а руки мои
пытались сломать ему гортань. Но это были не мои руки.
– Помоги мне, – сказала я.
– Просто откройся его зверю, – сказал
Томас. – Откройся, и он тебя заполнит. Зверь ищет канал для выхода. Дай
ему канал, и он перетечет в тебя.
Я в тот же миг поняла, что Томас и Гидеон входят в
триумвират вроде нашего.
– Я же не ликантроп.
– Это не важно. Сделай, или мы будем вынуждены его
убить.
