– Ездили в пляжный домик.
Домик остался у Ронни после развода. Брак длился два года и
кончился очень неудачно. Но домик классный.
– Да, там хорошо.
– Что случилось? – снова спросил Луи.
– Пошли в дом. Не могу придумать такую короткую версию,
чтобы можно было обойтись без кофе.
Они зашли в дом вслед за мной, все еще держась за руки, но
вид их уже не назовешь счастливым. Наверное, я так действую на людей. Трудно
быть счастливым и радостным в зоне обстрела.
Грегори лежал на моем диване, все еще в блаженном забытьи от
болеутоляющих. Луи остановился как вкопанный. Конечно, может быть, дело не
только в леопарде. Под белым диваном и креслом лежал персидский ковер – не мой.
Яркие подушки на белой мебели повторяли сочные цвета ковра и в утреннем солнце
гляделись точно самоцветы.
– Стивен, – сказала Ронни и потянулась его
тронуть, но Луи ее удержал.
– Это не Стивен.
– Как ты узнал? – спросила я.
– По запаху. Они пахнут по-разному.
Ронни вытаращила глаза:
– Это Грегори?
Луи кивнул.
– Я знала, что они двойняшки, но чтобы так...
– Ага, – сказала я. – Мне сейчас надо вылезти
из этого платья, но я хочу уточнить один момент. Грегори теперь мой. Он из хороших
парней. Так что его не обижаем.
Луи повернулся ко мне, и зрачки его черных глаз покраснели,
как черные бусинки с красной крапинкой – крысиные глаза.
– Он пытал собственного брата!
– Я там была, Луи. Я это видела.
– Как же ты можешь его защищать?
Я покачала головой:
– Луи, у меня была трудная ночь. Скажем так: теперь,
когда нет Габриэля, склонявшего леопардов ко злу, они избрали иные пути. Он
отказался пытать одну волчицу, и за это ему сломали ноги.
По выражению лица Луи было видно, что он не верит. Я снова
покачала головой и показала на кухню.
– Пойдем туда, сварим кофе. Дай я вылезу из этого
проклятого платья и тогда все расскажу.
Ронни двинулась в кухню, но глаза ее смотрели на меня, и в
них было полно вопросов. «Потом», – сказала я ей одними губами, и она
пошла на кухню. Я верила, что она сможет занять Луи, пока я переоденусь. Вряд
ли он в самом деле набросится на Грегори, но леопарды-оборотни слишком много
народу против себя настроили. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Ричард стоял на стремянке и сверлил дыры в потолке над моей
кроватью. А так было уютно. Моя спальня была на первом этаже единственной, и я
отдала ее, чтобы Грегори не надо было тащить на второй этаж. Кусочки извести
покрывали обнаженный торс Ричарда белой пудрой. Такой он был красивый, рукастый
и мужественный в своих джинсах. Черри и Зейн стояли у кровати, подавая детали
аппарата для вытяжения и помогая замерять.
Ричард выключил дрель, и я спросила:
– А где Вивиан?
– Гвен повела ее навестить Сильвию, – ответил
Ричард. Глаза у него были подчеркнуто беспристрастны, голос демонстративно
спокоен. Мы после арены друг друга еще не видели.
– Удобно иметь в доме профессионального
психолога, – сказала я.
Черри и Зейн смотрели на меня. Они были похожи на охотничьих
собак на дрессировочной площадке – глаза серьезные, внимательные к каждому
слову и жесту. Не люблю, когда на меня так смотрят. Это меня нервирует.
– Я на самом деле пришла за шмотками. Это платье мне
надоело.
Протиснувшись мимо них, я подошла к шкафу. Жан-Клод и здесь
постарался. Нельзя сказать, чтобы все было совсем не по моему вкусу. В дальней
стене был эркер с диваном, на котором теснилась моя коллекция пингвинов. Среди
них выделялся новый пингвин. Он сидел на кровати с большим красным бантом на
шее, и на пушистом пузе у него висела открытка. Черный мех тоже покрылся белей
пылью с потолка.
Ричард снова выключил дрель и сказал:
– Давай прочти открытку. Для того он ее и писал. Я
поглядела на него снизу вверх, увидела в его глазах боль и злость, но глубоко
под этим скрывалось что-то еще, для чего я не могла или же не хотела найти
слов. Я взяла пингвина с кровати, смахнула с него пыль и развернула открытку,
стоя спиной к Ричарду. Дрель не включилась. Я просто чувствовала спиной, как он
на меня смотрит, пока я читаю.
В открытке было написано:
Чтобы тебе было с кем спать, когда меня с тобой нет.
И простая подпись – изящные буквы Ж и К.
Я сунула открытку в конверт и повернулась и Ричарду,
прижимая к животу пингвина. На лице Ричарда было самое бесстрастное выражение,
которое он только мог изобразить. Но как он ни старался, у него не вышло.
Обнаженная душа кричала у Ричарда из глаз, кричала о нужде, о невысказанном.
Зейн и Черри попятились от кровати, пробираясь к двери. Они
не бросились из комнаты, но постарались не находиться между нами. Я не думала,
что у нас выйдет настоящая драка, но понимала их.
– Можешь прочесть записку, если хочешь. Но не думаю,
что тебе от этого полегчает.
Он издал короткий звук – не совсем похожий на смех.
– Надо ли предлагать бывшему воздыхателю читать письма
нынешнего любовника?
– Я не хотела делать тебе больно, Ричард. Если тебе
станет легче от прочтения записки – читай. Кроме того первого раза, я ничего не
сделала, о чем бы ты не знал. И не собираюсь начинать сейчас.
У него напряглись желваки на скулах, жилы натянулись на шее
до самых плеч. Он покачал головой:
– Я не хочу ее видеть.
– Отлично.
Я повернулась, держа в одной руке открытку и пингвина, а
другой открыла ящик комода и схватила, что лежало сверху, не слишком
рассматривая. Мне хотелось убраться из внезапно затихшей комнаты, подальше от
глаз Ричарда.
– Я слышал, с тобой там кто-то пришел, – сказал он
спокойно. – Кто?
Я повернулась, держа в охапке пингвина и одежду.
– Луи и Ронни.
Ричард нахмурился:
– Луи прислал Рафаэль?
Я покачала головой.
– Нет, они с Ронни ездили в приют любви. Луи не знает,
что здесь творится. Он сильно злится на Грегори. Дело в личной неприязни, или
это из-за Стивена?
– Из-за Стивена, – ответил Ричард. – Луи
очень верен своим друзьям.
Он сказал так, будто намекал, что не все обитатели этого
дома умеют хранить верность. А может, мне уже самой мерещится двусмысленность в
самых невинных фразах. Может быть. Вина – многогранное чувство. Но, глядя в
честные карие глаза Ричарда, я не думала, что услышала то, чего он не
договаривал.
