Если бы я знала, что ему сказать, я бы отослала леопардов и
мы бы побеседовали. Но накажи мена Бог, если я знала. Так, этот разговор
подождет, пока я все не обдумаю. Даже лучше, что подождет. Я не думала,
чувствую ли еще что-то к Ричарду, или он ко мне. Я спала с другим, любила
другого. Это очень усложняло дело. От этой мысли я улыбнулась и встряхнула
головой.
– Что смешного? – спросил он, и в глазах его были
боль и вопрос.
– Смешного? Ничего, Ричард, абсолютно ничего.
И я побежала в ванную переодеваться. Это была самая большая
ванная в доме, с утопленной в пол мраморной ванной. Не такой большой, как ванна
Жан-Клода в «Цирке», но близко к тому. В изголовье и в ногах ванны стояли белые
свечи – нетронутые, свежие, новые, ждущие наступления ночи. Он выбрал свечи с
перечной мятой – ему нравились ароматические свечи со съедобным запахом.
Фетишизм к еде сказывался.
К подсвечнику была приклеена еще одна открытка. На конверте
ничего не было написано, но я ее развернула – считайте, что по интуиции.
В открытке говорилось: «Если бы мы были одни, mа petite, ты
зажгла бы их для меня на закате. И я пришел бы к тебе. Je reve de toi».
Последняя фраза по-французски значила «Мечтаю о тебе». На этой открытке вообще
не было подписи. Очень он был самоуверенный, Жан-Клод. Если ему верить, я была
единственной женщиной за четыреста лет, которая ему отказала. И то в конце
концов сдалась. Честно говоря, я рада была бы заполнить ванну, зажечь свечи и
ждать голая и мокрая, чтобы он пробудился от дневного забытья. Очень, очень это
было бы заманчиво. Но у нас дом полон гостей, а если Ричард останется ночевать,
то нам придется вести себя прилично. Если бы Ричард бросил меня ради другой
женщины, я бы и вполовину так не переживала, как он, но все равно не могла бы
оставаться с ним в одном доме и слышать, как он занимается с ней любовью. Даже
у меня не хватило бы на это силы воли. И я никак не собиралась ставить Ричарда
в такое положение. По крайней мере намеренно.
Мне пришлось еще раз выйти из ванной в спальню. Во-первых, я
забыла нормальный лифчик, а лифчики без бретелек не предназначены, чтобы носить
их так долго. Вторым делом я заменила схваченные впопыхах шорты на джинсы.
И каждый раз я чувствовала на себе взгляд Ричарда. Зейн и
Черри глядели на нас, как настороженные собаки, опасающиеся, что их сейчас
пнут. Напряжение сгустилось в воздухе, хоть топор вешай, и леопарды это чуяли.
Как будто Ричард очень сосредоточенно думал, и я его ощущала – давление,
которое может закончиться нотацией или перебранкой.
В конце концов я надела новые джинсы того чудесного
темно-синего цвета, который никогда долго не держится, ярко-синий топ, белые
спортивные носки и белые кроссовки с черным верхом. Грязные шмотки я покидала в
бак и сверху придавила платьем. Оно, конечно, было с маркировкой «только сухая
чистка». «Файрстар» я заткнула за пояс джинсов. Была у меня для него внутренняя
кобура, но в спальне. Однако я могла вполне без нее обойтись, так что лишний
раз не надо было проходить мимо Ричарда. Я опасалась при этом, что искушаю
судьбу. Он в конце концов настоит на разговоре, а я к нему не готова. Может, к
этому конкретному разговору я вообще никогда не буду готова.
Чужое пальто с тяжелым браунингом в кармане я перекинула
через руку. Автомат висел у меня на плече вместо сумочки. Когда спальня
освободится, я суну автомат в шкаф. Если у тебя так много заряженных стволов,
вся штука в том, чтобы не оставлять их валяться где попало. Ликантропы классно
умеют драться, но почти никто из них не знает, с какого конца стрелять из огнестрельного
оружия. Лежащий просто так ствол чем-то соблазнителен, особенно если это такое
крутое оружие, как автомат. Он почти физически подмывает его взять,
прицелиться, сделать бах-бах. И оружие либо нужно держать запертым и
разряженным, либо носить с собой. Таковы правила. Нарушишь их – и тогда
восьмилетние детишки сносят головы своим маленьким сестренкам.
Я прошла в гостиную. Грегори на диване не оказалось. Я
решила, что его понесли в спальню, но пошла убедиться. Было бы чертовски глупо
прошляпить Грегори и дать умыкнуть его из моего дома.
Черри и Ричард устраивали его в постель, Зейн им помогал.
Грегори уже достаточно очнулся, чтобы стонать. Ричард увидел, как я заглядываю
в дверь.
– Я просто проверяю, что Грегори уже лучше, –
сказала я.
– Нет, ты проверяешь, не зацапали ли его плохие
парни, – ответил он.
Я опустила глаза, потом посмотрела на него:
– Да.
Может, мы бы сказали и больше, но Грегори проснулся, когда
его ноги стали укладывать на вытяжение. И застонал. У ликантропов лекарства из
организма выводятся поразительно быстро. Черри набрала в шприц какую-то
прозрачную жидкость, и я сбежала. Не люблю уколов. А на самом деле не хотела
слушать нравоучения Ричарда насчет пистолетов. То, что он ликантроп, не было
нашей единственной трудностью. Ричард считал, что я слишком легко убиваю.
Может, он и был прав, но я не раз спасала его шею, быстро спуская курок. А его
щепетильность не раз ставила меня под удар.
Я вернулась на лестницу, тряся головой. И какая нам разница?
Мы были во многом не согласны. Ничего бы не вышло. Да, мы хотели и даже любили
друг друга. Этого было мало. Если бы мы не смогли найти компромисса по всем
остальным вопросам, разорвали бы в конце концов друг друга на части. И лучше
расстаться как можно менее болезненно.
Моя голова вполне соглашалась с такой логикой, но тело ей
противилось.
Я пошла на кухню, учуяв запах кофе. Приятная была бы кухня,
если бы я когда-нибудь готовила или принимала гостей. Шкафчики темного дерева,
а между ними большой остров с крючками для кастрюль и сковород. У меня кухонной
утвари и припасов не хватило бы даже на один шкафчик, не то что на все это
великолепие. Из всех помещений моего нового дома в этом я более всего
чувствовала себя чужой. Очень уж оно было не таким, какое я бы сама выбрала.
Ронни и Луи сидели возле моего двухместного столика. Он
стоял на возвышении в эркере. Место было предназначено для полномасштабного
обеденного стола, и мой столик там смотрелся как временно исполняющий
обязанности. Почти весь стол занимали цветы – еще одно дополнение.
Мне не надо было считать их, я и так знала, что там дюжина
белых роз и одна одинокая красная. Белые розы Жан-Клод посылал мне годами, но
даже с тех пор, как мы стали любовниками, тринадцатая появилась впервые.
Красная, алая, островок страсти в море белой чистоты. Карточка при цветах
отсутствовала, поскольку не была нужна.
Джемиль прислонился к стене неподалеку от Ронни и Луи и
прихлебывал кофе из чашечки. Когда я вошла, он замолчал, из чего я сделала
вывод, что он говорил обо мне. Быть может, и нет, но молчание повисло тяжелое,
а Ронни очень тщательно старалась на меня не смотреть. Луи, наоборот, смотрел
слишком пристально. Ага, Джемиль уже многое выболтал.
А что выболтал – мне даже знать не хотелось, пока не введу в
организм кофеину.
