Она отстранилась от меня.
— Авигея, я тебя не пущу.
Она разразилась рыданиями. Я обнимал ее.
— Иешуа бар Иосиф, сделай это, — прошептала она мне. — Я здесь, с тобой. Возьми меня. Умоляю. Во мне нет стыда. Возьми меня, Иешуа, пожалуйста, я твоя.
Я заплакал. Я не мог остановиться, все было так же невыносимо, как и раньше, когда она являлась мне во сне, наверное, так же невыносимо, как ее собственные страдания.
— Авигея, выслушай меня. Говорю тебе, для Бога нет ничего невозможного, ты будешь в безопасности с моей матерью и моими тетками. Я отправлю тебя к своей сестре Саломее в Капернаум. Мои тетки отвезут тебя туда. Авигея, ты должна пойти со мной.
Она припала ко мне, и ее рыдания становились все тише и тише, пока я обнимал ее.
— Скажи мне, — произнесла она наконец едва слышным голосом, — Иешуа, если бы ты мог жениться, я стала бы твоей невестой?
— Да, моя красавица, — ответил я. — Моя чудесная, прекрасная дева.
Она посмотрела на меня, кусая дрожащие губы.
— Тогда возьми меня как блудницу. Пожалуйста. Мне все равно. — Она закрыла глаза, наполнившиеся слезами. — Мне все равно, все равно!
— Тише, не говори больше ничего, — произнес я мягко.
Я утер ей лицо краем своей накидки. Я оторвал ее от своей груди и поставил перед собой. Я завернул ее в покрывало и перебросил край ей через плечо. Я запахнул ее накидку, чтобы никто не разглядел под ним расшитой золотом туники.
— Я веду тебя домой как свою сестру, самую любимую, — сказал я. — Ты пойдешь со мной, как я сказал, и все эти слова и эти минуты останутся погребенными в наших сердцах.
Она вдруг лишилась сил, чтобы ответить мне.
— Авигея? — позвал я. — Посмотри на меня. Ты сделаешь так, как я скажу.
Она кивнула несколько раз подряд.
— Посмотри мне в глаза, — сказал я. — И скажи мне, кто ты на самом деле. Ты Авигея, дочь Шемайи, тебя оклеветали, жестоко оклеветали. И мы все исправим.
Она снова кивнула. Слезы высохли, однако гнев ее обессилил. Мне показалось, она сейчас упадет.
Я поддержал ее.
— Авигея, я попрошу старейшин собраться на совет. Я потребую у рабби, чтобы он собрал сельский суд.
Она посмотрела на меня, сбитая с толку, а потом отвернулась, как будто мои слова смутили ее.
— Этот человек, Шемайя, не судья своей единственной дочери.
— Суд? — прошептала она. — Со старейшинами?
— Да, — подтвердил я. — Мы вынесем все на их суд. Мы потребуем, чтобы они объявили, что ты невиновна, и ты отправишься в Капернаум, или Вифанию, или куда-нибудь еще, где тебе будет лучше.
Она подняла на меня взгляд, и в нем впервые за последнее время была уверенность.
— А это возможно? — спросила она.
— Да, — сказал я, — это возможно. Твой отец сказал, что у него нет дочери. Что ж, в таком случае у него нет власти над своей дочерью, а у нас, твоих родственников, эта власть есть, есть она и у старейшин. Ты слышишь, что я говорю?
Она кивнула.
— Забудь те слова, какие ты мне сказала, твоему брату, который знает, что ты невинное страдающее дитя.
Я прижал руку к сердцу.
— Господи, дай моей сестре новые силы, — прошептал я. — Господи, дай ей новое сердце.
Я стоял неподвижно, закрыв глаза, и молился, удерживая ее за плечо.
Когда я открыл глаза, ее лицо было спокойно. Она снова стала Авигеей, нашей Авигеей, какой была до того, как все случилось.
— Пойдем же, займемся этим делом, — сказал я.
— Нет, не надо старейшин, ничего этого не надо. Это только еще сильнее унизит отца. Я поеду в Капернаум, к Саломее, — сказала она. — Я поеду в Вифанию, поеду туда, куда ты скажешь.
Я снова поправил на ней покрывало. Попытался стряхнуть с него листья, но ничего не вышло. Она вся была в трухе из сухих листьев.
— Прости меня, Иешуа, — прошептала она.
— За что? За то, что ты напугана? За то, что ты одинока? За то, что обижена и оскорблена?
— Я люблю тебя, брат мой, — сказала она.
Я хотел ее поцеловать. Хотел снова привлечь ее к себе и поцеловать в лоб. Но я не сделал этого.
— Ты поистине дитя ангелов, — произнесла она печально.
— Нет, возлюбленная моя. Я человек. Поверь мне, я человек.
Она улыбнулась самой печальной всепонимающей улыбкой.
— А теперь ступай в Назарет впереди меня, иди прямо к нашему дому и позови мою мать, а если увидишь своего отца, разворачивайся и беги от него, убегай и кружи, пока снова не окажешься у нашего дома.
Она кивнула. И повернулась, чтобы уйти.
Я стоял и ждал, затаив дыхание, поспешно вытирая слезы и стараясь унять дрожь.
И вдруг я услышал из-за рощи ее тоскливый вскрик.
Глава 14
Я бросился через заросли папоротника.
Она замерла всего в нескольких шагах впереди меня, а дальше на уходящем вниз склоне стояла молчаливая толпа.
Иаков, Иосий, Симон, дядя Клеопа и еще десятки людей глядели на нас. Шаби и Яким двинулись вперед, но мальчики постарше их удержали. Только Молчаливая Ханна вырвалась, кивая, показывая рукой, и кинулась к Авигее. Иаков взглянул на меня, на нее, снова на меня, и лицо его исказилось от горя, он опустил голову.
— Нет, остановитесь, вы все, отойдите назад, — сказал я, выходя вперед мимо Авигеи и заслоняя ее собой.
Молчаливая Ханна замерла на месте. Она посмотрела на меня, потом на толпу. Спустя миг она, судя по всему, поняла, что натворила.
И я тоже понял. Она подняла тревогу из-за исчезновения Авигеи. Она привела всех сюда и только теперь осознала свою ужасную ошибку.
У меня за спиной Авигея сдавленно бормотала молитву.
Все больше и больше народу стягивалось отовсюду: из полей, из деревни, с дальней дороги. К нам бежали мальчишки.
Из деревни спешили Иасон и Рувим из Каны.
Кто-то звал раввина. Потом его стали звать все.
Иаков крикнул сыновьям, чтобы они сейчас же привели Иосифа и других стариков. Имя Шемайи срывалось с губ у всех, и неожиданно Авигея бросилась ко мне — тем же роковым движением, каким Йитра притянул к себе Сироту, она обхватила меня руками.
Камни засвистели в воздухе, один едва не задел меня по уху. Крики «Обманщик!» и «Блудница!» летели вместе с камнями.
Я закрыл собой Авигею. Иаков рванулся вперед и встал перед нами, раскинув руки. Моя тетя Есфирь тоже пришла, впереди ручейка из женщин, и сейчас же ринулась к нам. Она закричала, придвигаясь к нам спиной. Камни перестали лететь.
