На траве были накрыты столы для бедняков, для них выносили блюда с горячим хлебом и котлы с мясной похлебкой. Во двор вводили нищих, тех самых калек, которые обычно собираются за воротами в надежде на объедки, когда устраиваются подобные пиры.
За завесами длинная вереница танцующих женщин загибалась налево, шаг, еще шаг, еще один, затем они остановились, закружились и закачались. Цепочка танцоров-мужчин тянулась мимо меня, втекая и вытекая из арок дверных проемов, виясь вокруг главного стола, за спиной гордого деда, который сейчас опирался на руку Иасона. Нафанаил сидел рядом с Хананелем, и Хананель после всего выпитого вина засыпал Нафанаила вопросами, а Иасон улыбался и подремывал, как будто все это совершенно ничего не значило.
Люди вокруг поглядывали на меня, в особенности пришедшие недавно, и я слышал вопросы, которые они задавали себе. Он ли это?
Всю ночь я слышал эти вопросы, если хотел слышать. Всю ночь я замечал поворачивающиеся головы, быстрые взгляды украдкой.
Неожиданно я ощутил: что-то не так.
Это было похоже на первый раскат грома, когда никто другой не слышит его. Это был тот момент, когда хочется сказать: «Замолчите. Дайте послушать».
Но мне не пришлось произносить эти слова.
Я видел, как в дальнем конце пиршественного зала нанятые слуга отчаянно спорят о чем-то между собой. Двое домашних слуг подошли к ним. Послышался еще более яростный шепот.
Его услышал и Хананель. Он жестом подозвал одного слугу, и тот зашептал ему на ухо.
Потрясенный, Хананель развернулся и с усилием поднялся на ноги, отмахнувшись от Иасона, который вяло и сонно попытался помочь ему. Старик направился к слугам. Один из них исчез на женской половине и вернулся снова.
Подходили все новые слуги. Да, что-то явно не ладится.
С задернутой занавесками женской половины появилась моя мать. Она прошла вдоль стены зала, никем не замеченная, опустив глаза долу, не обращая внимания на пьяных мужчин, все так же смеявшихся и плясавших. Она направлялась к Клеопе, своему брату, который сидел за большим столом напротив кресла Хананеля. Сам же Хананель по-прежнему что-то горячо обсуждал со слугами, и его бледное осунувшееся лицо стало наливаться кровью.
Мама тронула брата за плечо. Он сейчас же поднялся. Я видел, что они ищут меня.
Я стоял во дворе в самом центре дома. Я стоял перед канделябрами, и стоял уже долго.
Мама подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Я увидел в ее глазах смятение. Она оглядела всех собравшихся, а их были сотни, и в доме, и снаружи, под навесами, всех, кто подталкивал друг друга локтями, смеялся и болтал за столами, совершенно не замечая ни сбившихся в кучку слуг вдалеке, ни выражения лица моей матери.
— Сынок, — сказала она. — Вино кончается.
Я взглянул на нее. Я видел, что случилось. Ей не было нужды говорить мне. На караван, который вез на юг вино, по дороге напали разбойники. Повозки с вином были похищены, угнаны в холмы. Весть об этом только что достигла дома, а десятки мужчин и женщин продолжали приходить на пир, который должен был продлиться еще весь следующий день.
То было несчастье невообразимое, пугающее.
Я посмотрел ей в глаза. С какой тревогой она всматривалась в меня.
Я наклонился к ней и обнял.
— Жено? — произнес я тихо. — Что за дело мне и тебе?
И пожал плечами.
— Мой час еще не пришел, — прошептал я ей.
Она очень медленно отстранилась. Один долгий миг смотрела на меня с самым странным выражением на лице: это было сочетание насмешливого возмущения и безмятежной веры. Она повернулась и подняла палец. Подождала. Один из слуг заметил ее через весь зал и двор, уловил ее взгляд и жест. Она кивнула, когда он кивнул ей. Поманила его рукой. Растопырила пальцы. Жестом велела всем подойти.
Хананель остался стоять один, без слуг, наблюдая, как они скользнули через толпу, направляясь к нам.
— Мама! — шепотом позвал я.
— Сынок! — ответила она в тон мне.
Она повернулась к дяде Клеопе и легонько коснулась его плеча, поглядывая на меня краем глаза.
— Брат, — сказала она Клеопе, — скажи моему сыну заповедь. Он недавно принял благословение своего отца. Напомни ему. «Почитай отца своего и мать свою». Разве не так говорится в заповеди?
Я улыбнулся. Склонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Она приподняла голову: глаза добрые, но в них не было ее обычной улыбки.
Нас окружили слуги. Они ждали. Подошли мои новые последователи: Иоанн, Иаков, Петр, Андрей и Филипп. Они весь вечер старались держаться поближе ко мне, и вот теперь подошли.
— Что случилось, учитель? — спросил Иоанн.
Вдалеке виднелась фигура Хананеля, он стоял в свете свечей, скрестив руки на груди, и глядел на меня, зачарованный и сбитый с толку.
Мать указала на меня, обращаясь к слугам.
— Делайте так, как он скажет.
Теперь выражение ее лица стало добрым и естественным, она смотрела на меня снизу вверх, улыбаясь так, как улыбаются дети.
Ученики были смущены и насторожены.
Клеопа беззвучно смеялся. Он прикрывал рот левой рукой, искоса бросая на меня озорные взгляды, как мальчишка. Мама отошла от нас. Один раз она обернулась и внимательно поглядела на меня, ее лицо дышало добротой и верой, а затем вернулась ко входу на женскую половину и ждала там, наполовину скрытая задернутыми занавесками в арке.
Я посмотрел на шесть гигантских сосудов из песчаника, стоявших во дворе, сосудов для воды, которую заготавливают для ритуального омовения и мытья рук.
— Наполните их до самых краев, — велел я слугам.
— Мой господин, в них две или три меры. Чтобы донести их до колодца, потребуются все слуги, которые здесь есть.
— В таком случае, поторопитесь, — сказал я. — И позовите на помощь остальных.
Они сейчас же подхватили первый сосуд и понесли через ближайший обеденный зал в ночь. Еще несколько слуг явились за вторым сосудом, потом за третьим, и все спешили, так что спустя несколько минут все шесть емкостей стояли на прежнем месте, только полные до краев.
Хананель внимательно наблюдал за происходящим, но никто его, казалось, не замечал. Люди проходили мимо, приветствовали, благодарили и благословляли друг друга. Но его для них как бы не было. Он медленно вернулся на свое место за столом. Сел посреди оживленного разговора Нафанаила с Иасоном. Его глаза все еще были прикованы ко мне.
— Мой господин, все готово, — сказал первый слуга из тех, что стояли рядом с сосудами.
Я указал на ближайший поднос с кубками, один из множества, имевшихся в комнате.
Услышал голос Искусителя из пустыни.
«Наваждение!.. Что ж, даже Илия это смог!»
