— Ну, боюсь, он оказался не так хорош в своем деле, как я думала.
— О чем ты говоришь?
— Да. И, кстати, сейчас не утро после финала. На самом деле прошло две недели. Мы держали тебя без сознания две недели.
— Присцилла, о чем ты…
— Видишь ли, нам нужно было время. Мы постоянно работали над тобой, потому что этот парень постоянно делал одну ошибку за другой, и чем больше он пытался исправить то, что натворил, тем больше портачил. Иногда казалось, что он делает это едва ли не нарочно. Но зачем ему это делать, мама? Зачем кому-то пытаться изуродовать тебя?
— Присцилла, это самая мерзкая шутка, которую я только…
— Ты помнишь Дамиана, мама?
— Что?
— Дамиана с выступающими зубами и в очках. Он был одноразовым «сморчком».
— Нет, конечно, я его не помню. Как, черт возьми, я должна…
Дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек. На нем был белый халат, весь забрызганный кровью. У него были выступающие зубы и очки на носу.
— Миссис Бленхейм, я студент-ветеринар, если вы забыли, — сказал Дамиан. — Поэтому, думаю, было ошибкой предположить, что я смогу выступить в роли пластического хирурга, но Шайана очень настаивала, а она умеет убеждать. Я много чего с вами сделал. Думаю, сейчас вы ничего не чувствуете, но это благодаря анестезину. Позже вы испытаете непереносимую боль.
Берилл с трудом набрала воздух, когда Присцилла взяла зеркало и поднесла его к ее лицу.
Затем она закричала. Ее полный ужаса вопль разорвал воздух. Из зеркала на нее смотрело изуродованное лицо, красное, окровавленное, исчерченное шрамами и швами и украшенное ужасными синяками и дырами.
— Повторяю, — продолжил Дамиан, — когда действие анестезии закончится, боль будет мучительной.
Крик замер, но Берилл судорожно вдыхала воздух, захлебывалась и икала от ужасного осознания того, что с ней сделали.
— Уродина, мама. Уродина! — крикнула Присцилла. — Подумай об этом. Ты уродина! И сейчас это стало очевидным. После того, как мой друг Дамиан закончил тебя резать. Уродина!
Берилл, казалось, сейчас стошнит.
— Толстая уродина! — взвизгнула Присцилла.
Такое уточнение было достаточно впечатляющим, чтобы на секунду упорядочить хаос в мыслях Берилл.
— Толстая? — с трудом выговорила она, по-прежнему не справляясь с дыханием.
— Да, толстая! — закричала Присцилла. — Самое ужасное на свете, верно? То, с чем ты боролась много лет! Ты провела половину жизни, отсасывая жир, отрезая его и выскребая! Ну, угадай, что случилось? Он вернулся! Дамиан вернул его тебе в полном объеме!
— Нет!
— Да! — победно вскричала Присцилла. — Обратная липосакция! Каково это, а, мама? Он сам придумал ее.
С этими словами Присцилла сорвала с Берилл простыню, открыв дряблое, толстое и израненное тело, покрытое красными, фиолетовыми и желтыми пятнами от порезов, синяков и гноя.
— Думаю, эффект будет временный, — скромно сказал Дамиан. — Сомневаюсь, что новый жир и правда срастется с вашими тканями, я просто закачал его куда смог. Повторяю, когда действие анестезии прекратится, начнутся ужасные боли, но сомневаюсь, что это продлится долго, поскольку не представляю, как человеческий организм сможет пережить то, что я с ним сделал. Мы оставили вас в живых, только чтобы вы увидели, что с вами стало.
— Да, — сказала Присцилла, — как тебе такое, мама? Ты умрешь, умрешь ужасно уродливой и очень, очень жирной. Две вещи, которых ты всегда боялась больше всего. Это цена, которую ты платишь за то, что украла мою жизнь. Я за это украду твою. Больше никакого телевидения!
Берилл посмотрела на свое изуродованное тело. Затем перевела взгляд в зеркало на гротескную маску, которая раньше была ее лицом.
Она не могла вынести этого. Слов не было. Ее губа задрожала, ноздри раздулись, а глаза заволокла пленка. Веки сжались в мучительную гримасу и выдавили блестящую слезу.
— Это… это… — сказала она, но не смогла продолжить.
— Вообще-то это гимнастический костюм, — ответила Присцилла.
Берилл посмотрела на нее непонимающе.
— Это большой гимнастический костюм, мама. Я взяла его на Би-би-си из одного скетч-шоу. Мы с Дамианом нарисовали на нем раны и синяки.
— Что? — Казалось, Берилл по-прежнему ничего не понимает.
— А это — грим, — продолжила Присцилла, взяв пачку влажных салфеток, и начала грубо тереть лицо Берилл. Вскоре влажные салфетки покрылись красными, фиолетовыми и желтыми пятнами, и большая часть синяков и швов, которые изуродовали лицо Берилл, исчезли. — Мама, ничего мы с тобой не сделали. Мы просто напугали тебя. И без сознания ты была не две недели. Сегодня утро после финала шоу «Номер один», и с тобой все в порядке.
— Ты сука чертова! — закричала Берилл.
— Дамиан сыграл хорошо, верно? — улыбнулась Присцилла.
— Спасибо, Присцилла, — сказал Дамиан.
Берилл на секунду снова опустила голову на подушку.
— Развяжите меня, — сказала она.
Присцилла и Дамиан послушно развязали веревки, которые удерживали Берилл.
— Это правда костюм? — сказала она. — Вы уверены?
— Да, молния на спине.
— И вы ничего со мной не сделали?
— Конечно нет.
Берилл снова задумалась.
— Ты чертова сука, — сказала она.
— Яблоко от яблони, мама.
— Поверить не могу, что ты так поступила!
— Я не могу поверить ни во что, что делаешь ты.
— Дьявол.
— Ага.
Берилл снова полежала молча.
— Ну, хорошо, это ведь рок-н-ролл, верно?
— Да, наверное.
— Все хорошо, что хорошо кончается, да? Присцилла, я тебя прощаю.
— Спасибо. Хотя, мама, еще ничего не закончилось.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты еще не наказана. Ты еще не заплатила сполна.
— Ради всего святого. Что теперь, твою мать?
— Помнишь, ты хотела перенести съемки первого эпизода нового сезона? Чтобы ты успела сделать операцию на глазах? И еще одну на влагалище?
— Да. Но операций не было, верно?
— Да, и шоу я тоже не перенесла.
— Что ты хочешь сказать?
— Я перенесла его обратно. Смотри!
Присцилла подвинула лампу так, чтобы она больше не светила прямо в глаза Берилл. Она тут же увидела, что в углу комнаты на штативе стоит маленькая телевизионная камера.
— Привет, мама, — сказала стоявшая за камерой Лиза Мари Бленхейм.
