Затем раздался тоненький голосок:
— Извините, но я не думаю, что мы сможем использовать эту сцену.
Голос принадлежал девушке-монтажеру.
— То есть как — не сможем использовать? — нетерпеливо крикнул Арнольд, потому что участь монтажеров заключалась в том, чтобы выводить режиссеров из себя, указывая на то, что якобы идеальные кадры нельзя использовать, потому что кто-то надел другую шляпу или вышел не в ту дверь.
— На Берилл были резиновые перчатки, когда она вошла в кадр, — грустно ответила девушка. — Я пыталась сказать, но камеру уже включили.
— Ну и в чем проблема? — спросил Арнольд. — Она ведь собиралась убирать дерьмо, верно? Ты хочешь, чтобы она это делала голыми руками?
— Нет, просто по сценарию Берилл собирается сесть в машину и обнаруживает кучу по дороге. Она даже кричит Сиринити, что уже идет. Зачем ей резиновые перчатки на балу выздоравливающих до того, как она видит, что свинья сходила в туалет на пол?
Последовала мрачная пауза, пока все прокручивали в голове сюжет, а затем вынуждены были признать, что девушка права.
— Черт, — сказала Берилл.
— Может, она еще раз насрет, — сказал Арнольд, но Флосси уже ушла.
В конце концов им пришлось согласиться на убийственный для Арнольда компромисс: снять все три сцены, где Берилл убирает дерьмо, используя шоколадный пудинг, причем без свиньи в кадре. После этого Берилл умчалась записываться к своему пластическому хирургу на другое время, а одна из ее горничных-мексиканок как следует убрала и шоколадный пудинг, и дерьмо.
Второй парень
— Морин, сообщения есть?
Появившись в своем офисе на Бервик-стрит, Родни Рут пытался говорить небрежно и спокойно. Словно ему не было никакого дела, есть сообщения или нет, какая разница, он ведь слишком крупная рыба, чтобы беспокоиться о том, хочет ли кто-нибудь с ним связаться. К сожалению, на самом деле все было не так. Родни не был занят, он не был востребован. Он знал это, и Морин это знала, но они никогда не признавались в этом друг другу. Это был скелет в шкафу в их профессиональных отношениях. Родни почти два часа завтракал в «Сохо-Хаусе», отложив свое прибытие в офис почти до половины одиннадцатого утра, в надежде, что к этому времени появится хоть что-нибудь интересное. Он съел целую порцию мяса по-английски, колбасу, бекон, кровяную колбасу, тосты и два яйца, набирая бесчисленные килограммы, которые едва ли мог себе позволить, и чего ради? Все впустую. Ничего не произошло.
— Привезли из химчистки твой вечерний костюм, — сказала преданная секретарша, пытаясь придать этой безобидной информации значимость и важность.
— Понятно. Хорошо. Очень хорошо. Отлично, — ответил Родни, словно состояние его костюма было частью более серьезного проекта и все шло по плану.
— И еще звонила Иона. Она хочет, чтобы ты ей перезвонил.
Лицо Родни потемнело. Если и было что-то хуже отсутствия сообщений, так это сообщение от Ионы. Ничто не возбуждает мужчину меньше, чем объект прошедшей страсти, особенно если учесть, сколько он ей наобещал и какая огромная ноша вины с ней связана. Родни начал серьезно сожалеть о своем романе с Ионой Камерон, который расцвел на глазах у всей страны, после того как группу Ионы, «Шетландский туман», с позором выгнали из прошлогоднего шоу «Номер один». Родни ненадолго влюбился в бледную молодую шотландку и, как и многие влюбленные мужчины до него, выставил себя идиотом. Окруженный розовой дымкой любви, он принародно объявил, что, несмотря на издевательское презрение Берилл и тренированное отсутствие интереса Кельвина, группа «Шетландский туман» непременно станет звездной и что он, Родни Рут, Свенгали
[1]
поп-музыки, непревзойденный знаток рок-н-ролла (как постоянно называла его Кили), поможет ей в этом. Сентиментальные заявления Родни в прямом эфире о его вере в талант «Шетландского тумана» сопровождались слегка смущающим восхищением Ионой.
— Иона потрясающая, потрясающая девушка, — говорил он со слезами на глазах. — И она заслуживает того, чтобы быть большой, большой звездой. Она будет большой, большой звездой. У нее должен быть контракт, она непременно получит контракт. Вся группа получит контракт, а Иона будет большой, большой звездой.
— И ты собираешься помочь им в этом, да, Родик? — поддразнил его Кельвин в проверенной временем добродушной манере подшучивания, принятой среди судей.
— Я помогу им в этом, — напыщенно ответил Родни. — Эти ребята заслуживают лучшего, нежели дали им ты и Берилл, и я им помогу.
Иона была в совершенном восторге от сентиментального внимания Родни к ней и, разумеется, его страстной и всенародно известной привязанности к ее группе. В конце концов, Родни некогда был крупной звездой, половиной группы «Рут и Бранч», техно-попсовой группы начала восьмидесятых, которая создала внушительное количество хитов и однажды даже вошла в списки лучших групп в Штатах. Родни, по всеобщему признанию, был наименее звездным членом команды. В те дни техно-дуэты составлялись из одного инструменталиста-ботаника, который почти неподвижно стоял за разнообразными клавишными инструментами и иногда нажимал на клавишу, и яркого вокалиста-гомосексуалиста, который расхаживал по сцене в нарядах из хлорвинила и привлекал к себе все внимание. Родни, как сочинитель текстов, оказался за клавишными, в то время как Бранч, который на самом деле был гетеросексуалом и водителем грузовика из Аберистуита (которого Родни нашел через рекламу в газете «Тайм-аут»), натянул на себя розовые эластичные облегающие штаны.
Отсутствие известности, несмотря на то, что именно он создал группу, почти двадцать пять лет являлось для Родни источником невероятного раздражения, но все равно он некогда был своего рода звездой и написал несколько однотипных хитов для различных мальчишеских групп, пока совершенно не канул в забвение в середине девяностых. Его карьера обрела второе дыхание, когда Кельвин пригласил его на роль судьи в шоу «Номер один». Кельвин надеялся найти настоящего поп-менеджера, который действительно помогал бы раскручивать артистов, но, к сожалению, все настоящие игроки в индустрии уже давно не удовлетворялись ролью второй скрипки в дуэте с харизматичным тираном, и Кельвину пришлось довольствоваться Родни.
Родни и Иона закрутили роман у всех на виду, и в первые несколько недель дело дошло даже до фотографии на обложке журнала «О'кей!», а в статье содержались серьезные намеки на последующее обручение. Однако пыл Родни скоро угас. В конце концов, кто такая эта Иона? Певичка без контракта, которая пытается прорваться в мир шоу-бизнеса и подрабатывает в магазине. Во время короткого взрыва известности, которая окружала группу «Шетландский туман» в качестве финалистов шоу, она казалась гламурной и свежей, настоящей звездой и подходящей спутницей для такого важного человека, как Родни. Но жизнь мимолетной звезды поистине коротка, и через несколько недель Родни обнаружил, что общается с женщиной, которая ничего не добавляет к его имиджу, кроме самой себя, а от этого он очень быстро начал уставать. Помимо всего прочего, без постоянного внимания костюмеров и гримеров шоу «Номер один» она была вполовину менее симпатичной. Во время безумного финала шоу Родни видел объект своей страсти только тогда, когда Иона выступала со своим ансамблем или ее снимали для рекламы. Он влюбился именно в созданный телевидением образ. Бедная Иона выглядела по-другому, когда одевалась в спальне пентхауса Родни, в то время как он лежал на кровати и критически осматривал ее с высоты своего опыта. Родни вдруг заметил неидеальные ноги, слегка несимметричные груди и обвислый живот. Шотландский акцент, который он некоторое время находил таким музыкальным и очаровательным, подчеркивал слова, которые он не хотел слышать.
