— Я не заметил, чтобы это кому-то нравилось.
— Конечно, я не имею в виду ситуацию, когда приходится прятаться от пуль, это никому особенно не нравится, или сидеть в луже, или есть тухлятину и все такое прочее. Ну а битва? Вы ведь не станете отрицать, что в битве есть что-то…
— В битве определенно есть что-то ужасное.
— Хммм, — ответил Шеннон, глядя на Кингсли с задумчивой улыбкой. — Интересно.
— Я бы хотел поговорить с вами, капитан. Дождя пока нет, может быть, прогуляемся?
— Конечно, капитан, конечно. Я в Париже ни в чем себе не отказывал. Объелся всякими жирными соусами и фуа-гра. Размяться не помешает.
И они направились по дорожке к лесу. Шеннон вышагивал в своей обычной высокомерной манере, как всегда великолепный, в идеальной военной форме, он выглядел хозяином всех окрестностей.
— Разумеется, война — это кошмар, — заметил Шеннон, проводя тросточкой по кустам. — Полный кошмар. Но ведь есть в ней и восторг, верно? Когда перестаешь замечать собственный страх. Это почти первобытное ощущение, словно участвуешь в охоте, превращаешься в зверя, в одного из стаи. Ведь человек — это тоже зверь, верно? В нас все это живет. Я порой думаю, что для того, чтобы чувствовать себя полностью, совершенно и абсолютно живым, нужно отправиться прямиком в пасть смерти. Конечно, никому из не познавших такое даже близко этого не понять.
— Вы часто это повторяете.
— Я вам не наскучил? Очень бы не хотелось думать, что я талдычу одно и то же. Ну ладно вам, Кингсли, вы должны признать, что…
— Марло.
— Вам это не надоело, Кингсли? Я знаю вас, и, более того, я готов держать пари, что в какой-то момент во время сражений, в которых вы участвовали, вы тоже почувствовали себя живым. Я хочу сказать — живым по-настоящему.
Кингсли не ответил. Он не хотел доставить Шеннону удовольствие и признать его правоту. Но Шеннон был прав: теперь Кингсли знал, что в войне есть что-то необъяснимо притягательное; он чувствовал это, когда перелезал через бруствер и шел за Маккруном к немецкой линии. Чувствовал, прыгая в окоп за револьвером Аберкромби. Чувствовал, когда застрелил четырех немцев подряд, а затем вернул отряд домой более или менее целым. Дело было вовсе не в том, что ему понравилось убивать, скорее, ему пришлось по вкусу быть в гуще битвы не на жизнь, а на смерть, быть снова животным, которое живет исключительно собственными животными инстинктами… В этом был своеобразный восторг, и Шеннон был прав, слово «первобытный» хорошо подходило для его описания. Но в одном они не сходились: в отличие от Шеннона, ему это не понравилось. И поэтому он решил больше не возвращаться к этой теме.
— Давайте поговорим о деле Аберкромби. Я хочу закончить его, чтобы уехать из этого проклятого места.
— Ах да, и отправиться в Ботани-Бей с новым именем и новым паспортом? — ответил Шеннон. — В донесении Каммингу вы сообщили, что сделали почти все выводы. Выкладывайте, я весь внимание.
Они приближались к деревьям, под которыми Кингсли и сестра Муррей в первый раз занимались любовью.
— Я знал, что приедете именно вы, — ответил Кингсли. — Когда я отправлял донесение, я знал, что приедете вы.
— Я ваш связной. Кто же еще мог приехать!
— И все же я знал, что приедете именно вы.
— Думаю, вы по мне скучали. Я на всех девчонок так действую.
— Разумеется, вы знаете, что Хопкинс не убивал Аберкромби?
— Разумеется. Его освободили. Пуля не подошла, сенсационные новости. Сэр Мэнсфилд уверил меня, что Ллойд Джордж в восторге: классовая война окончена. Профсоюз удовлетворен, Макдональд и все остальные праведные романисты и драматурги счастливы, как дети. Тори пришлось остановить преследования коммунистов. Единственная ложка дегтя здесь — это неестественный интерес лорда Аберкромби к тому, кто именно убил его сыночка, но это вовсе не политический вопрос.
— Разве?
— Ага. Итак, у Шерлока Холмса в запасе есть сюрпризы. Ну, давайте же, старина, выкладывайте, я же вижу, до чего вам не терпится. Что насчет таинственного офицера, которого там видели? Полагаю, это сделал именно он.
— Я знаю, кто это был. Молодой младший офицер по фамилии Стэмфорд. Любовник Аберкромби.
— Любовник? Ну и ну, это смачно. Значит, герой народа был педиком? Чертов поэт! Можно было и догадаться.
— Вы хотите сказать, что не знали этого?
— Откуда мне это знать?
— Ну, вы ведь из Секретной службы и все такое.
— Даже нам не все известно. Да и вообще, если честно, мы знаем очень мало. Это все притворство.
Теперь они углубились в лес, и Кингсли понял, что они, должно быть, находятся рядом с тем самым местом, где он занимался любовью с сестрой Муррей. Он невольно подумал о том, что делает Агнес.
— Я снова видел вашу прелестную жену, — сказал Шеннон, словно читая мысли Кингсли. — Решил, что обязан навестить ее, ведь именно я организовал вашу смерть. Хотел посмотреть, как она и все такое. Она ведь привлекательная женщина, верно?
Кингсли молча стиснул кулаки.
— Хотите узнать, как у нее дела? Как она приняла меня? — ухмыльнулся Шеннон.
— Мы обсуждаем мое задание, капитан.
— Вообще-то неласково. Гордячка она, эта ваша женушка. Одному Господу Богу известно, откуда это в ней, учитывая, что она вышла за вас. Ее бы пообломать. С удовольствием этим бы занялся.
— Мы обсуждаем, — сказал Кингсли, пытаясь держать себя в руках, — убийство Аберкромби.
— Вы же только что сказали, что его убил Стэмфорд. Полагаю, любовная ссора. Господи, объяснить это прессе будет непросто.
— Стэмфорд не убивал Аберкромби.
— Но вы же утверждаете, что это он был таинственным офицером?
— Он был одним из таинственных офицеров.
— А их было больше?
— Да. Двое. Маккрун и сестра Муррей видели двух разных офицеров.
— А, да, сестра Муррей. Чудная девчушка для увеселений. Лихая, жаркая…
— Мы обсуждаем…
— Вам она приглянулась? Полагаю, она скорее в вашем вкусе, по крайней мере с точки зрения интеллекта. Все эти разговоры о политике, это совсем не для меня — слишком скучно. Хотя в койку я их укладываю не для разговоров. И конечно, слишком тощая. Ну почему девчонки в наши дни хотят быть похожими на мальчишек?
— Капитан Шеннон, вы испытываете мое терпение!
Эти слова вырвались у Кингсли непроизвольно, и он тут же понял, что потерял бдительность. Шеннон, ухмыльнувшись, лениво прислонился к дереву:
— Боже мой, я затронул больную тему? Похоже, я угадал. Неужели наш правильный капитан нашел себе утешительницу? Она не простая штучка, верно? И чертовски сильная, учитывая, что она почти что лилипут.
