Я ощутила его хозяина, ощутила, как холодный ветер по коже.
Он шел ко мне, за мной, по линии моей ауры, как по нити в лабиринте. Я
попыталась отсечь его, свернуть ауру обратно в себя, но никогда я раньше такого
не пробовала и потому действовала недостаточно быстро. Аура - это твой
магический щит, твоя броня. Когда я бросила ею в труп, я открылась для всего и
всех. Я думала, что понимаю степень риска, но ошиблась.
Сила хозяина трупа рванулась ко мне, как пламя по полоске
разлитого бензина, и когда он ударил, был момент, что я закинула назад голову и
не могла дышать. Сердце мое затрепетало и остановилось. Тело свалилось на пол,
но больно не было, будто я уже онемела. Перед глазами стало темнеть, сереть,
чернеть, и в черноте раздался голос:
"У меня слуг много. Тот, кого ты остановила, для меня
ничего не значит. Ты гибнешь вотще".
Я ощутила его гнев, ярость, что я осмелилась бросить ему
вызов.
Я попыталась найти слова в ответ на его голос, и оказалось,
что могу найти:
- Пошел ты на...
Я попыталась рассмеяться над ним, над его бессилием, но уже
не могла. Темнота стала гуще, исчез голос хозяина и мой, и осталось... ничего
не осталось.
Глава 41
Первым признаком того, что я жива, была боль. Вторым - свет.
В груди горел огонь. Я рывком пришла в сознание, ловя ртом воздух, пытаясь
выдернуть из себя это жжение. Заморгала. Белый свет. Голоса.
- Держите ее!
Кто-то придерживал меня за ноги и руки. Я пыталась
отбиваться, но не чувствовала собственного тела.
- Давление восемьдесят на шестьдесят, быстро падает.
Чьи-то тени надо мной, не рассмотреть. Резкий укол в руку,
игла. Мужское лицо перед глазами, очки в металлической оправе, светлые волосы.
Лицо расплывается в беловатый туман.
Серые пятна перед глазами, как на экране, когда пленка
кончается. Я снова стала проваливаться вниз, назад.
Мужской голос:
- Мы ее теряем!
Темнота поглощает боль и свет. В темноту вплывает женский
голос: "Дайте я попробую". Тишина во тьме. Чужих голосов на этот раз
нет. Ничего, только плывущая темнота и я. А потом - только темнота.
Глава 42
Я проснулась от запаха шалфейных курений. Шалфей очищает и
избавляет от отрицательных воздействий, любила говорить моя учительница
Марианна, когда я жаловалась на запах. У меня от этих курений всегда голова
болела. Я снова в Теннесси, с Марианной? Не помню, как туда попала. Открыла
глаза, чтобы посмотреть, где я. Ага, в больничной палате. Если тебе часто
приходится оклемываться в больничной палате, то узнаешь знакомые приметы.
Я лежала, моргая от света, счастливая, что очнулась. Что
жива.
К моей кровати подошла женщина, она улыбалась. Черные волосы
доходили до плеч, обрамляя волевое лицо. Глаза для такого лица маловаты, но
смотрели они на меня так, будто знали что-то мне неизвестное, и это было
хорошее "что-то" или хотя бы важное. Одета она была во что-то длинное
и просторное с фиолетовым узором в красную крапинку.
Я попыталась заговорить, прочистила горло. Женщина взяла с
прикроватной тумбочки стакан, и многочисленные ожерелья на ней зазвенели. Она
наклонила соломинку, чтобы я могла попить. На одном из ожерелий висела
пентаграмма.
- Не сестра, - сказала я, и голос у меня был хриплый. Она
снова подала мне воду, и я приняла. Попыталась заговорить еще раз, и на этот
раз голос уже был больше похож на мой. - Вы не сестра.
Она улыбнулась, и это обыкновенное лицо стало прекрасным, а
светящийся в глазах интеллект вообще сделал ее неотразимой.
- Как вам удалось сразу об этом догадаться?
У нее был мягкий рокочущий акцент, который я не могла
определить. Мексиканский, испанский, но не совсем.
- Во-первых, вы слишком хорошо одеты для сестры. Во-вторых,
пентаграмма.
Я попыталась показать рукой, но она была привязана к доске,
и в вену вставлена капельница. На кисти белела повязка, и я вспомнила, как меня
укусил труп. Поэтому я выполнила этот жест правой рукой, которая вроде бы не
пострадала. Вообще на левой у меня вроде как надпись "резать здесь".
Или "кусать здесь", или что еще делать здесь. Я пошевелила пальцами
левой руки, чтобы проверить, слушаются ли они. Слушались. Даже не очень болело,
только стягивало кожу.
Женщина смотрела на меня своими необычными глазами.
- Я Леонора Эванс. Кажется, вы знакомы с моим мужем.
- Вы жена доктора Эванса?
Она кивнула.
- Он говорил, что вы ведь... колдунья.
Она снова кивнула:
- Я приехала в больницу ради вас, как вы это говорите? В ту
же секунду.
На словах "как вы это говорите" акцент ее стал
заметнее.
- В каком смысле - ради меня? - спросила я.
Она села на стул возле кровати, и я подумала, давно ли она
здесь присматривает за мной.
- Врачи смогли запустить ваше сердце, но не могли удержать в
теле жизнь.
Я покачала головой, и у меня где-то за глазами стала
рождаться головная боль.
- Вы не могли бы погасить благовония? У меня от шалфея
всегда болит голова.
Она не стала задавать вопросы, просто встала и подошла к
столику на колесах, которые используют во всех больницах. Там стояла палочка
благовонии в курильнице, длинный деревянный жезл, маленький нож и две горящие
свечи. Это был алтарь. Ее алтарь или его портативный вариант.
- Поймите меня правильно, но почему здесь вы, а не сестра?
Она ответила, не оборачиваясь, гася палочку в курильнице:
- Потому что, если бы напавшее на вас создание попыталось
убить вас еще раз, сестра бы вряд ли даже заметила, а потом уже стало бы
поздно.
Она вернулась и села у моей кровати.
Я уставилась на нее:
- Вряд ли сестра бы не заметила мертвеца-людоеда.
Она улыбнулась, терпеливо, почти снисходительно.
- Мы с вами обе знаем, что, как бы ни были ужасны слуги,
истинную опасность представляет хозяин.
Я вытаращила глаза - ничего не могла с собой сделать.
- Откуда... откуда вы знаете?
- Я коснулась его силы, когда помогала изгнать его из вас.
Слышала его голос, ощущала его самого. Он хочет твоей смерти, Анита. Хочет
выпустить из тебя жизнь.
Я проглотила слюну, пульс забился чаще.
- Я бы хотела, чтобы пришла сестра, если можно.
- Ты меня боишься? - спросила она, улыбаясь.
