Эдуард держал в руке банку, подозрительно похожую на зажигательную
гранату из моей сумки, хотя без камуфляжа под лак для волос. Я вытаращила
глаза. Эдуард мотнул головой, будто прочитав мои мысли, и губами произнес:
- Дым.
Ага.
Он перегнулся через тело, и я подалась ему навстречу. Он
шепнул:
- Прикрой меня, пока я буду ее бросать; Потом по-пластунски
по коридору. Если кого-то сквозь дым увидишь - стреляй.
Он снова выпрямился, вытащил чеку дымовой гранаты и встал у
стены, все еще прикрываясь ею.
Я подползла к нему, цепляясь за стену и его ноги, крепко
сжимая автомат. Сердце колотилось уже не в горле, а в голове, пытаясь
выскочить. Я успела только подумать: "Ура, голова прошла", как Эдуард
тихо сказал:
- Давай.
Я высунулась из-за угла, держа палец на крючке и поливая
пулями коридор. Эдуард бросил дымовую гранату и отдернулся назад, и я вместе с
ним. Белый дым заполнил коридор. Я бросилась на пузо, ожидая, пока дым до меня
дойдет. Эдуард показал, что пойдет с другой стороны, а мне жестом велел
двигаться вперед. Сам он пополз и почти сразу исчез в густом дыму. Дым был
горький, будто горящую вату пропитали какой-то дрянью.
Я поползла, оставляя стену слева, выставив перед собой
автомат. За пояс джинсов спереди у меня сейчас были заткнуты два пистолета, и
это не слишком удобно для ползания, но ни за что на свете я сейчас не стала бы
останавливаться и их перекладывать. Сумка на спине была как набитый рюкзак. Мир
сузился до густого клубящегося дыма, ощущения пола под руками и ногами,
прикосновения стены к левому локтю, когда я подбиралась слишком близко. Была
только я, ползущая по коридору, пытающаяся что-нибудь разглядеть в облачной
массе.
Ничего не шевелилось, кроме меня.
Пули разорвали дым, и так близко, что я даже видела вспышки
из дула. Я была почти рядом, а он стрелял на уровне груди. Я находилась на
уровне лодыжек и смотрела на него снизу вверх, видя теневой силуэт, в который я
и пустила очередь. Тень дернулась. Я перекатилась набок, поливая огнем все
тело, все еще опасаясь встать или даже приподняться, пока не убедилась, что
отстреливаться он уже не будет.
Он свалился на колени, и вдруг его лицо выглянуло из дыма. Я
почти в упор выстрелила ему в грудь, и он завалился на спину, пропадая в дыму,
будто упал в облака. Я осталась лежать и сообразила, что мне видны его ноги. На
уровне пола дым уже почти исчез - одна из многих причин, по которой Эдуард
велел ползти.
- Это я, - сказал Эдуард раньше, чем выполз из дыма.
Разумно было с его стороны меня предупредить - палец у меня
оставался на спуске, и я стала понимать, как иногда в боевой ситуации можно
случайно подстрелить друга, если не поостеречься.
Он прополз вперед, и дым уже настолько рассеялся, что я
увидела, как он щупает пульс упавшему.
- Оставайся здесь, - сказал он и исчез в остатках дыма.
Это мне не понравилось, но я осталась на полу возле убитого
мною человека и стала ждать. Нравится мне или нет, а мы сейчас ведем бой такого
типа, в котором я почти ничего не понимаю. Как-то я попала в другую жизнь
Эдуарда, и он здесь лучше меня умел оставаться в живых. Так что я буду делать
то, что мне говорят. Практически у меня это единственная надежда выбраться
живой.
Эдуард вернулся - шагая, а не ползком. Наверное, хороший
признак.
- Здесь чисто, но ненадолго. - В руках у него были ключи,
взятые у Райкера. - Пошли.
Он отпер камеру, где должен был находиться Питер, и, не
успев даже распахнуть дверь, пошел к той камере, где была Бекки. Очевидно,
Питера вывожу я. Припав на колено, я распахнула дверь так, что она дошла до
стены. Никто за ней не прячется. Если бы кто-то в камере был, то выстрел бы
пришелся, наверное, мне выше головы. Стоя на коленях, я куда ниже среднего
роста. Но с первого же взгляда камера оказалась пуста, если не считать лежащего
на узкой койке Питера.
Я задумалась на миг, закрыть ли дверь, рискуя, что кто-то
меня запрет, или оставить открытой и тогда сквозь нее меня могли застрелить. Я
не стала запираться - не потому, что этот вариант был лучше, но просто мне не
хотелось находиться за закрытой дверью камеры. Частично клаустрофобия, а
частично память о многих случаях, когда меня запирали разные твари, желающие
меня сожрать. Иногда мне кажется, что это несколько усилило у меня
клаустрофобию.
Кадры на черно-белом мониторе были страшные, а в натуре -
еще страшнее. Питер весь свернулся в клубок, насколько это было возможно. Руки
у него были связаны за спиной, связанные лодыжки подтянуты к голому заду. Штаны
и трусы болтались у колен, и обнаженная белая плоть казалась невероятно
беззащитной. Оставляя его так, она хотела его унизить. Повязка так и осталась
на глазах яркой цветной полосой поверх черных волос. Рот измазан пересохшей
кровью, нижняя губа распухла, синяки начинали наливаться на лице как мерзкая
помада от слишком усердных поцелуев.
Я и не пыталась сохранить спокойствие, главное, надо было
поспешить. Он услышал мои шаги и стал что-то говорить сквозь кляп, и это было
понятно.
- Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, - повторял он
снова и снова, и голос у него сорвался - не сломался, как у подростка, а
сорвался от страха.
- Питер, это я.
Он меня не слышал, повторяя все те же слова.
Я тронула его за плечо, и он завопил.
- Питер, это я, Анита.
Кажется, он на миг перестал дышать.
- Анита?
- Да, я пришла тебя вытащить.
Он заплакал, худые плечи затряслись. Я вытащила один из
ножей Ножа и, осторожно подцепив веревку у запястий, дернула вверх. На
острейшем лезвии шнур развалился без усилий. Я попыталась снять с него повязку,
но она была слишком тугой.
- Сейчас я срежу тебе с глаз повязку, Питер. Не шевелись.
Он стал медленнее дышать, замер, когда я всунула клинок
между тканью и его головой. Ткань резать оказалось труднее, чем веревку, потому
что она была ближе к коже, и лезвие находилось не под тем углом. Но в конце
концов клинок прорезал материю, и повязка упала. Мелькнула красная полоса там,
где повязка вдавилась в кожу, и Питер бросился ко мне, обнял меня. Я тоже его
обняла, держа нож в руке.
Он шепнул:
- Она сказала, что отрежет мне все, когда вернется.
Он больше не заплакал - сдержался. Я погладила его свободной
рукой по спине. Хотела его успокоить, но надо было выбираться.
- Она тебя больше не тронет, Питер. Я обещаю. Но надо отсюда
уходить.
Я освободилась от его отчаянно вцепившихся рук, чтобы видеть
его лицо, и он видел мое. Его лицо я взяла в ладони, аккуратно отведя нож в
сторону. Заглянула ему в глаза. Они были расширены от шока, но тут я сейчас
мало что могла сделать.
