- Держать ее! - проревел жрец.
Стоявшие по углам алтаря подбежали ко мне, сильные руки
прижали меня к камню за ноги и за плечи. Спина у меня продолжала выгибаться от
боли, и третья пара рук прижала мне бедра. Меня зафиксировали, заставляя
терпеть боль и не дергаться.
Сердце Полины билось все быстрее, набирая скорость,
прорываясь к какому-то колоссальному исходу. И у меня сердце стучало в ребра,
будто пытаясь вырваться. Будто кулак колотился в груди, пробиваясь наружу.
Дышать было невозможно, казалось, вся грудь бросилась в какую-то бешеную гонку,
и ничего не было на свете, кроме нее.
Вспыхнувшая в груди боль разошлась по рукам, по ногам,
заполнила голову, и я подумала, что, может быть, взорвется и не сердце. Может,
оторвется черепная крышка.
Эти два сердца были как любовники, разделенные стеной, не
дающей им соединиться, и они крушили ее. Я ощутила момент, когда они соприкоснулись,
толстые мокрые бока двух органов проникли друг в друга. А может, это просто
была боль. Потом сердце вдруг остановилось, как человек посреди шага застывает
с поднятой ногой, и мое сердце замерло вместе с ним. На мгновение, будто затаив
дыхание, мое сердце притихло в ожидании чего-то. Потом оно дало один удар,
второй, я отчаянно вздохнула и, как только набрала воздуху в легкие, закричала.
Я лежала, прикованная, все еще слушая биение своего сердца, чувствуя, как
уходит боль, подобно воспоминанию о кошмаре. Минута - и ее не стало. Не болело
нигде и ничего. Появилось ощущение свежести, чудесного самочувствия.
Сердце на моей груди сморщилось в серый, израсходованный
кусок плоти. Уже нельзя было бы узнать в нем сердце - сухой шарик, уместившийся
бы на ладони.
Проморгавшись, я увидела лицо человека, прижимающего мне
плечи. Кажется, он уже какое-то время на меня смотрел, но я не видела его - или
не понимала, что вижу.
На лице у него была маска, и лишь губы, глаза и уши
выглядывали из-под ее тонкого слоя. На шее начиналась рваная линия того
материала, который покрывал лицо. По-моему, на самом деле я знала, на что
смотрю, но не могла это принять до конца. И не восприняла бы, пока не повернула
голову так, чтобы видеть руки, и тогда я поняла, что на нем надето. Пустые
кисти рук болтались у запястий толстой бахромой. Человеческая кожа. Теперь я
знала, куда делись кожи, снятые с жертв.
Глаза, смотревшие из страшной маски, были карие и очень
человеческие. Поглядев вниз, вдоль собственного тела, я обнаружила, что двое
мужчин, держащих мне ноги, одеты так же, только кожи не одного и того же цвета.
Одна темная, две светлые. Толстым шнуром зашиты отверстия, где были груди и
соски, так что нельзя догадаться, снята кожа с мужчины или с женщины.
Тот, первый, кого я видела, вышел вперед.
- Как ты себя чувствуешь?
Он говорил по-английски с сильным акцентом, но вполне
отчетливо.
Я уставилась на него - он не шутил.
- А как я должна себя чувствовать? Я просыпаюсь в пещере,
где только что совершили человеческое жертвоприношение. - Я глянула на
удерживающие меня руки. - Меня держат люди, одетые в содранные человеческие
кожи. Так как, к чертовой матери, должна я себя чувствовать?
- Я спросил о твоем телесном самочувствии. Ни о чем больше.
Я начала какой-то еще язвительный ответ, но остановилась и
задумалась: а как я себя чувствую? На самом деле хорошо. Вспомнилась волна
окатившей меня энергии и здоровья, когда кончились чары. Эта энергия и здоровье
никуда не делись. Такого хорошего самочувствия у меня не было уже много дней.
Если бы для этого не нужна была человеческая жертва, то ее надо было бы
заменить отличной медицинской техникой.
- Нормально себя чувствую.
- В голове боли нет?
- Нет.
- Хорошо.
Он махнул рукой, и мужики в чужой коже от меня отошли и
встали у стены рядом с четвертым, который не понадобился, чтобы меня держать.
Встали, как вымуштрованные солдаты в ожидании следующего приказа.
Я повернулась к тому, который говорил. Тут все были
страшненькие, но он хотя бы не был одет в чужую кожу.
- Что вы со мной сделали?
- Мы спасли тебе жизнь. Создание нашего господина
перестаралось. У тебя в голове была кровоточивость. Мы нуждались в тебе живой.
Я подумала над его словами.
- Вы меня спасли, использовав жизнь Полины.
- Да.
- Честно говоря, я рада, что осталась в живых. - Я
посмотрела на брошенное, забытое тело Полины. - Но ведь она не отдала
добровольно свою жизнь ради моей?
- Ники Бако начал подозревать, какую цену придется платить
за благословение нашего господина. Она была заложницей, чтобы он пришел на эту
последнюю нашу встречу.
- Кажется, я знаю. Он не появился, - сказала я.
- Он не отвечает более на зов господина.
Очевидно, Рамирес последовал моему совету и попросил Леонору
Эванс поставить какой-то магический барьер, чтобы Ники не смог связаться с
хозяином. Приятно знать, что это получилось, но хочешь как лучше, а в
результате кого-нибудь убьют. И почему всегда так выходит?
Но я должна сознаться, что больше радовалась за себя, чем
огорчалась за Полину. Не в том смысле радовалась, что меня излечили ценой ее
жизни, а в том, что раз Ники закрыли магией, значит, он и полиция уже на пути
сюда. И мне только надо продержаться до их появления и удержать этих ребят от
того, что они собираются со мной делать - что бы оно ни было.
- Так что, когда Ники не появился, вам уже не нужно было
сохранять ей жизнь.
Голос у меня звучал спокойно, но даже лучше - я
действительно была спокойна. Это было не обычное, а холодное отстраненное
спокойствие, которое научаешься вырабатывать у себя, когда дело действительно
плохо. А если не научаешься, то вопишь благим матом. Я уже свою норму ора на
эту ночь выполнила.
- Ее жизнь не важна. Важна твоя.
- Я рада быть в живых, но не поймите меня неправильно: какая
вам разница, жива я или нет?
- Ты нам нужна, - произнес за мной мужской голос.
Мне пришлось задрать голову и выгнуть шею, чтобы увидеть,
кто говорит. Сперва я его не разглядела, потому что он был окружен людьми без
кожи. Мне вспомнилось, что Эдуард беспокоился, куда делись некоторые тела. И он
понятия не имел, что могло с ними статься.
Было примерно двадцать пять или тридцать пять оживленных
трупов, и стояли они за мной так тихо, что я их не услышала и не ощутила. Как
выключенные роботы, ждали они возвращения жизни. Зомби никогда не бывают так
тихи, так пусты. К концу, когда они начинают разлагаться и надо положить их в
могилу, пока они не растаяли, они и то бывают живее этих. Мне тут же стало
ясно, что подняты тела, но личности, заключавшиеся внутри этих тел, не подняты.
Их хозяин съел то, что превращало их в личности. То, что было для этих тел
больше, чем соединением мышц и кожи. Души он не ел, потому что я видела одну из
них в доме, где он сделал двух таких ободранных. Но что-то он взял из их тел,
какую-то память о том, что я ощущаю, когда поднимаю мертвых. Они стояли, как
вырезанные из плоти камни, абсолютно пустые. Те, в больнице, хотя бы
притворялись живыми. Эти даже не притворялись.
