Наконец я разглядела говорящего мужчину. На нем был стальной
шлем и стальной нагрудник, какие описываются в исторических книгах
конкистадоров, но все остальные элементы своего наряда он позаимствовал прямо
из кошмара.
На шее у него было ожерелье из языков, еще свежих и розовых,
будто только что вырезанных. Юбка состояла из кишок, которые дергались и
извивались, подобно змеям, и каждая толстая лента жила сама по себе. Обнаженные
до плеч руки, сильные и мускулистые, были покрыты исчезнувшими веками жертв.
Когда он подошел ближе, я увидела, что веки открываются и закрываются. Они
моргали на меня, и под ними открывались дыры в форме глаз. А в дырах этих зияла
тьма и мерцал свет холодных звезд.
Я отвернулась, вспомнив звездные глаза Итцпапалотль. Нет, в
эти глаза я падать не хочу. Если сейчас мне предстояло бы сделать выбор, я
предпочла бы городского вампира этой твари, что стояла передо мной.
После того, что я видела на месте убийства, казалось, я
почувствую, как в нем убывает зло, но зла не было. Была сила, будто рядом
находится аккумулятор величиной с небоскреб. Энергия жужжала у меня по коже, но
энергия нейтральная. Ни добрая, ни злая сама по себе - как ни добр и ни зол
пистолет, который все же можно использовать во зло.
Я увидела, как шевелились языки ожерелья, будто силились
крикнуть. Хозяин снял шлем, и показалось худощавое красивое лицо, напомнившее
мне Бернардо - не совсем ацтекское, какое я ожидала увидеть. В ушах у него были
бирюзовые серьги - под цвет его синевато-зеленым глазам. Он улыбнулся мне и
казался свежим юношей двадцати с небольшим лет. Но груз прожитых лет я ощутила
в его взгляде, и настолько тяжелый, что стало трудно дышать.
Он протянул руку к моему лицу, и я отдернулась. Такая
реакция будто разорвала его хватку, которой он меня держал, - я могла
двигаться. Я могла дышать. Могла думать. В жизни на меня достаточно выливали
магического гламора, и не узнать его я не могла. Ты либо бог, либо не бог - и мой
монотеизм тут ни при чем. Мне приходилось чуять магию монстров и
противоестественных тварей всех видов, и их я тоже научилась узнавать при
встрече. Сила не превращает тебя в божество. Что превращает, я не знаю, но уж
точно не сила. Какой-то искры божественного не хватало в том существе, что
смотрело сейчас на меня. А если он просто монстр, может быть, с ним можно еще
сладить.
- Кто ты? - спросила я, радуясь, что голос мой звучит
нормально и уверенно.
- Я Супруг Красной Жены.
Он смотрел на меня очень терпеливыми, очень добрыми глазами.
Такие глаза подошли бы ангелу.
- Красная Жена - так ацтеки называют кровь, Что значит, что
ты - супруг крови?
- Я - тело, она - жизнь, - сказал он так, будто это и был
ответ на мой вопрос. Меня такой ответ не устроил.
Что-то коснулось моей руки, мокрое и скользкое. Я
отдернулась, но цепь не пустила. Кусок ожившей кишки полез за моей рукой,
тыкаясь, как отвратительный червь. Я сумела подавить крик, но не смогла
сдержать участившийся пульс.
Самозваный бог засмеялся.
Очень обычный был смех, может, так и смеются те, кто
воображает себя богом, но в нем была этакая мужская снисходительность, давно
вышедшая из моды. Он будто говорил: "Ах ты, глупенькая, разве ты не
знаешь, что я - сильный мужчина, и ты ничего не знаешь, а я знаю все?"
А может, я просто слишком щепетильна в этом вопросе.
- А почему кишки?
Улыбка стала едва заметной. На красивом лице выразилось
недоумение.
- Ты смеешься надо мной?
Кишка отскочила от моей руки, как назойливый кавалер,
получивший резкий отпор. И хорошо.
- Нет, я только спросила, почему именно кишки. Ты явно
умеешь анимировать любые части тела.
Сохранять их от разложения, как те кожи, в которые одеты
твои люди. При таком большом выборе зачем тебе именно внутренности?
О себе каждый любит поговорить. Чем больше самомнение, тем
сильнее его владелец радуется разговорам о себе. Я надеялась, что Супруг
Красной Жены такой же, как все, - по крайней мере в этом смысле.
- Я ношу на себе корни их тел, чтобы те, кто видит меня,
знали: враги мои - пустая скорлупа, и все, что принадлежало им, принадлежит
теперь мне.
Каков вопрос - таков ответ.
- А языки?
- Чтобы никто не верил лжи моих врагов.
- Веки?
- Я открыл глаза моим врагам, чтобы они никогда не могли
закрыть их для правды.
Он так мило отвечал на вопросы, что я решила рискнуть на
большее.
- А как ты снимал кожу с этих людей без всяких инструментов?
- Тлалоци, мой жрец, призывал к себе кожу с их тел.
- Как? - спросила я.
- Моей силой.
- То есть силой самого Тлалоци?
Он снова нахмурился:
- Вся его сила исходит от меня.
- Разумеется, - отозвалась я.
- Я - его господин. Он мне обязан всем.
- Звучит так, как будто ты ему чем-то обязан.
- Ты не понимаешь сама, что говоришь.
Он начинал сердиться. Наверное, это не то, что мне надо. Я
попробовала задать более вежливый вопрос.
- А зачем груди и пенисы?
- Кормить мою зверушку.
Он ничего не делал, но вдруг в пещере почувствовалось
движение воздуха, будто сами тени разорвались, открыв туннель в тридцати футах
от камня, на котором лежала я. И оттуда что-то выползло. Первое впечатление -
сверкающая зеленая радуга. При каждом повороте на свету чешуя меняла цвет.
Сначала зеленая, потом синяя, потом одновременно и синяя, и зеленая, потом жемчужные
переливы - сначала я думала, что они мне померещились, но зверь повернул голову
и сверкнул белым брюхом. Зеленые чешуйки переходили в синие поближе к голове и
становились настоящей небесной синевой. Вокруг морды радужными цветами
шевелилась бахрома из перьев. Существо повернулось и уставилось на меня,
колыхая перьями вокруг чешуйчатой головы, и этой игре света и цвета позавидовал
бы любой павлин. Большие круглые глаза занимали почти всю морду, как у крупной
хищной птицы. Пара изящных крыльев, сложенных на спине, играла пестрыми
бликами, но я знала, что снизу они должны быть белыми. Дракон прошел мимо на
четырех ногах. Учитывая крылья, шесть конечностей.
Это был Кецалькоатль Драконус Гигантикус, если я правильно
вспомнила латинское видовое название. Иногда их классифицировали как подвид
драконов, иногда - как подвид горгулий, а иногда выделяли в отдельную группу. В
любом случае этот вид был самым крупным и считался вымершим. Очень многих
уничтожили испанцы, чтобы лишить туземцев боевого духа, убивая священных для
них зверей, и вообще потому что это очень по-европейски. Увидел дракона - убей
его. Не очень мудреная философия.
