Глава 16
Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса",
но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстрее
попасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не стала
спорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мы
проехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, где
нам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине и
смотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчас
было приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но после
мойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня даже
слегка разыгралась клаустрофобия.
Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, и
попивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не были
черные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида.
Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.
- А что это за иллюминация? - спросила я.
- Какая? - уточнил Эдуард.
- Вот этот блеск, что это?
Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был в
черных очках, и видеть движение его глаз я не могла.
- Это дома. Солнце отражается в стеклах.
- Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.
- Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздух
реже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.
Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочку
драгоценных камней в стене.
- Красиво.
Он повернул голову. На этот раз я знала, что он
действительно смотрит.
- Красиво, раз ты так считаешь.
После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болтал
без толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли еще
вертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - как
никогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не могла
придумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, пока
что-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем в
молчании.
Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухой
коричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода из
самолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне очень
близкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что я
закрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были так
близки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - в
зависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец,
который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, как
подступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенность
всегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущала
приближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи в
вечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мне
доводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро ли
наступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.
Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, и
молчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, было
бесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать из
себя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будет
о'кей.
- Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меня
скрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?
- Меняешь тему? - спросил Эдуард.
- А мы разве что-то обсуждали?
- Ты меня поняла.
Я вздохнула:
- Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже,
насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жест
счастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны.
Во всяком случае, ничего полезного.
- Поэтому решила сосредоточиться на деле.
- Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза и
мозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебя
угробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так что
отодвинем их пока на дальнюю конфорку.
Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами,
улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будто
он знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Как
сейчас, например.
- Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я не
перестану встречаться с Донной.
Я потерлась шеей о дорогую обивку сиденья и попыталась
расслабить напрягшиеся мышцы у основания черепа. Может, меня все-таки
пригласили сюда изображать из себя Дорогую Эбби, хотя бы по совместительству.
Черт побери.
- Ты был прав, Эдуард. Ты не можешь так просто уйти. Прежде
всего это расстроит Бекки. Но встречаться с Донной до бесконечности ты тоже не
можешь. Она начнет спрашивать о дате свадьбы, и что ты скажешь?
- Не знаю.
- И я тоже, так что давай говорить о деле. Тут по крайней
мере нам ясно, что делать.
- Да? - удивленно покосился на меня Эдуард.
- Мы знаем, чего мы хотим: чтобы прекратились убийства и
увечья.
- Ну да, - сказал он.
- Так это больше, чем мы знаем насчет Донны.
- То есть ты хочешь сказать, что не требуешь от меня
прекратить с ней видеться? - Снова эта улыбочка. Наглая и самодовольная была у
него рожа, вот какая.
- Я хочу сказать, что понятия не имею, что я хочу, чтобы ты
сделал, и уж тем более - что должен. Так что давай отложим это до тех пор, пока
меня не осенит блестящая идея.
- О'кей.
- И отлично, - сказала я. - Вернемся к моему вопросу. Что ты
мне не сказал о преступлениях такого, что я, по-твоему, должна знать, или
такого, что я думаю, что должна знать?
- Я не умею читать мыслей, Анита. И не знаю, что ты хочешь
знать.
- Эдуард, перестань ломаться и колись по-простому. Мне в
этой командировке сюрпризы больше не нужны, от тебя - тем более.
Он так долго молчал, что я уже перестала ждать ответа. И
потому поторопила его:
- Эдуард, я серьезно.
- Я думаю, - ответил он.
Эдуард зашевелился на сиденье, напрягая и расслабляя плечи,
будто пытаясь тоже избавиться от неловкости. По-моему, даже для него этот день
выдался слишком ошеломительным. Забавно думать, что Эдуард, может позволить
чем-то себя ошеломить. Я всегда думала, что он идет по жизни с полным
дзен-спокойствием социопата и ничто не способно вывести его из равновесия. Я
ошибалась. И в этом, и во многом другом.
