- Нет, но они знают, что я не человек и не туристка. - Обняв
его за плечи, я придержала его, потому что хотела сказать еще кое-что. - Что ты
задумал?
Он повернулся ко мне с очень интимным, очень поддразнивающим
выражением лица. И прижался ко мне, так приблизив губы к уху, что со стороны
должно было казаться, будто он туда язык засунул.
- Ничего. Я просто думал, как бы ты не отпугнула монстров от
разговора.
Настал мой черед шептать:
- Обещаешь, что ничего не задумал?
- Стал бы я тебе врать?
Я отдернулась, толкнув его в плечо. Не сильно, но он понял.
Стал бы Эдуард мне врать? А стало бы солнце завтра всходить? Ответ на оба
вопроса положительный.
Актеры, которые нас изображали, снова оказались на сцене, в
мантиях. Жрец представил их, и они получили заслуженные аплодисменты. Я была
рада, что они испортили себе эффект и не оставили бедную Рамону в заблуждении,
будто она делала ужасные вещи. Даже несколько удивилась этому - как если бы
фокусник показал секрет трюка.
- А теперь поешьте перед следующим и последним нашим
действием.
Зажегся свет, и мы вернулись к еде. Я думала, что мясо -
говядина, но, попробовав первый кусок, убедилась, что ошиблась. Официантка
принесла мне салфетку, и я смогла выплюнуть.
- В чем дело? - спросил Бернардо, с удовольствием уплетая
мясо.
- Я телятины не ем, - ответила я и набрала на вилку
неизвестных овощей, а потом поняла, что это сладкий картофель. Пряности я не
распознала. Ну, кулинария вообще не мой конек.
Все ели мясо, кроме меня и, как ни странно, Эдуарда. Он
откусил кусок, но потом переключился на хлеб и овощи.
- И ты телятины не ешь, Тед? - спросил Олаф. Он откусил
кусок и медленно жевал, будто высасывая каждый грамм вкуса.
- Не ем, - ответил Эдуард.
- Я думаю, что это не в знак протеста против убийства бедных
маленьких теляток, - сказала я.
- А ты страдаешь из-за маленьких теляток? - спросил Эдуард,
глядя на меня долгим взглядом. Я не могла понять выражение его глаз. Пустыми их
нельзя было назвать, просто я не понимала, о чем они говорят. Какие еще
сюрпризы нас ожидают?
- Такого обращения с животными я не одобряю, но если честно,
мне не нравится волокнистое мясо.
Даллас смотрела на нас так, будто мы обсуждали нечто крайне
интересное, а не сорта мяса.
- Тебе не нравится волокнистость... телятины?
- Не нравится, - кивнула я.
Олаф повернулся к женщине, взял последний кусок мяса и
протянул ей на вилке.
- А ты телятину любишь?
Она как-то странно улыбнулась.
- Я ее здесь ем почти каждый вечер.
С его вилки она мяса не взяла, а продолжала есть со своей
тарелки.
У меня было такое чувство, будто я чего-то не поняла, но я
не успела спросить, как свет погас снова. Надвигалось последнее действие. Если
я останусь голодной, найдем наверняка какую-нибудь забегаловку по пути домой.
Всегда что-нибудь бывает открыто.
Глава 24
Свет тускнел, пока зал не погрузился в темноту. И ее
прорезал тусклый узкий прожектор. Это было едва заметное белое сияние, когда
прожектор высветил дальний, самый дальний угол затемненного зала.
И в это световое пятно вошла фигура. Корона из блестящих
красных и желтых перьев склонилась к свету. Плащ из перьев поменьше покрывал
эту фигуру от шеи и до края светового круга. Корона поднялась, открыв бледное
лицо. Это был Сезар. Он повернулся в профиль, показав серьги от мочки до
середины уха. Золото сверкнуло в полуобороте головы, и свет стал ярче. Сезар
что-то взял в руки, и музыкальная нота наполнила ближнюю тьму. Тонкая,
вибрирующая нота, как звук флейты, но это была не флейта. Красивая песня, но
жутковатая, будто плачет какое-то прекрасное существо. Человек-ягуар снял с
него мантию и исчез в темноте. На плечах и груди Сезара лежал тяжелый золотой
воротник. Если он настоящий, то это целое состояние. Из темноты со всех сторон
к свету потянулись руки и, прикрываемые полумраком, сняли корону.
Сезар медленно двинулся по залу, и на полдороге я увидела,
что он играет. Это было что-то похожее на свирель. Песня прорезала темноту,
ползла сквозь нее, то радостная, то траурная. Кажется, действительно играл он,
и у него потрясающе получалось. Ягуары сняли с него все, что на нем было:
небольшой щит, странную палку, похожую на лук, но не лук, колчан с короткими
стрелами или нечто подобное. Он уже был близко, и уже стали различимы
нефритовые украшения у него на килте, хотя это был не килт, но и не юбка тоже.
Спереди этот предмет укрывали перья, а сзади была какая-то дорогая материя. Еще
несколько рук высунулись из света и сняли эту одежду вместе с нефритовым убором.
Сейчас действие происходило достаточно близко, и видно было, что руки
принадлежат ягуарам. Они раздели его до плавок телесного цвета, таких же, какие
были на нем раньше.
Песня взлетела в полумрак, когда он приблизился к последнему
ряду столов. Казалось, видно, как ноты взлетают подобно птицам. У меня обычно
музыка не "вызывает поэтических ассоциаций, но сейчас происходило что-то
другое. Почему-то ясно было, что это не просто песня, которую можно послушать и
забыть или напевать потом. Думая о ритуальной музыке, люди представляют себе
барабаны, у них возникают ассоциации с ритмом сердца, приливами и отливами
крови. Но не все ритуалы должны напоминать нам о теле. Некоторые создаются для
того, чтобы намекнуть, зачем выполняется ритуал. Всякий ритуал сотворен сердцем
во имя божества. Ну, пусть не всякий, а почти всякий. Мы кричим: эй, Бог,
посмотри на меня, на нас, мы хотим, чтобы тебе понравилось. Все мы в душе дети
и надеемся, что папочке или мамочке понравятся наши подарки.
Ну, бывает, правда, что у мамочки с папочкой характер тот
еще.
Сезар выронил свирель, и она повисла на шнурке у него на
шее. Он опустился на колени и снял сандалии, потом отдал их женщине за
ближайшим столом. Она как-то завозилась в полумраке, будто не знала, хочет ли
их брать. Наверное, опасалась после предыдущего представления. Честно говоря,
трудно ее в этом упрекнуть.
Сезар остановился у следующего стола и тихо заговорил с
другой женщиной. Она встала и сняла с него золотые серьги. Тогда он пошел от
стола к столу, позволяя иногда мужчинам, а чаще всего женщинам снимать с себя
украшения. Наверное, поэтому серьги и были самые дешевые, самые поддельные из
всего его наряда. Кроме последних серег. Приличных размеров нефритовые шарики в
каждой мочке, но отличали их фигурки, которые висели ниже, и они танцевали при
каждом шаге, двигались при каждом повороте головы. Каждая из них была почти в
три дюйма высотой, и они задевали плечи, как пряди волос, которых не было.
Когда он подошел ближе, стал виден зеленый камешек, искусно врезанный в одно из
этих неуклюжих божеств, которых так почитали ацтеки.
