Он что-то шепнул еле слышно, но мне не надо было
наклоняться, чтобы услышать:
- Никогда больше ко мне не подходи.
Я села, и его унесли. Потянувшись к салфетке, я хотела
вытереть руки от крови, но Даллас взяла меня за руку:
- Теперь она готова тебя видеть.
Я не заметила, чтобы Даллас с кем-нибудь говорила, но не
стала спрашивать. Раз она говорит, что пора, пусть будет пора. Поговорим с
Принцем города и свалим отсюда ко всем чертям.
Я снова потянулась за салфеткой, и на этот раз Даллас просто
ее отодвинула.
- Будет хорошо, если на встрече с ней у тебя будет
жертвенная кровь на руках.
Я глянула на Даллас и выхватила салфетку у нее из рук. Она
всерьез попыталась ее не выпустить, и мы немного поиграли в перетягивание
каната, а когда я все-таки выдернула салфетку, рядом со мной стояла женщина.
Она была в плаще с красным капюшоном и ростом всего мне по плечо, но еще
раньше, чем она повернула голову и стало видно лицо под капюшоном, я уже знала,
кто она. Итцпапалотль, Обсидиановая Бабочка, Принцесса города и самозваная
богиня. Я не ощутила ее приближения, не услышала ее и не почувствовала. Она
просто появилась рядом, как по волшебству. Давно прошли времена, когда вампиры
могли со мной такое проделывать. Кажется, я на секунду перестала дышать,
встретившись с ней глазами.
Лицо ее было изящно, как и все остальное, кожа коричневая с
оттенком молочной бледности. Глаза черные, не какие-нибудь там темно-карие, но
по-настоящему черные, как обсидиановый клинок, имя которого она носит. Обычно у
Мастеров вампиров глаза как затягивающие озера, куда попадаешь и тонешь, но эти
были сплошными черными зеркалами, не такими, куда можно провалиться, но
показывающими истину. Я увидела в этих глазах себя, миниатюрные отражения, как
в совершенных черных камеях, во всех подробностях. Потом образ разделился,
раздвоился, растроился. В середине осталось мое лицо, а по сторонам появились
волчья голова и череп. На моих глазах они стали сближаться, волчья голова и
человеческий череп закрыли мое лицо, и на долю секунды невозможно стало понять,
где кончается одно изображение и начинается другое.
Потом один образ воспарил над остальными - череп поднялся
вверх сквозь черноту, заполняя ее глаза, занимая все мое поле зрения, и я
отшатнулась, чуть не упав. Эдуард меня подхватил. Даллас вышла и встала возле
вампира.
Бернардо и Олаф стояли за Эдуардом, и я знала, что
достаточно ему сказать только слово, как они откроют стрельбу. Успокоительная
была мысль, хотя и самоубийственная, поскольку сейчас я ощутила ее народ, а это
значит, что раньше она перекрывала его от меня. Я чувствовала вампиров под
зданием, вокруг, внутри. Сотни их было, и почти все старые. По нескольку сотен
лет. А сама Обсидиановая Бабочка? Я посмотрела на нее повнимательней, стараясь
больше не встречаться с ее взглядом. Уже несколько лет мне не приходилось
прятать глаза от вампира, и я забыла, как это трудно - глядеть на кого-то, кто
хочет посмотреть тебе в глаза, и избегать его взгляда; довольно сложная игра.
Они хотят поймать твой взгляд и зачаровать, а ты хочешь этого не допустить.
У нее была прямая челка, но остальные волосы убраны с лица,
открывая изящные уши с нефритовыми кольцами. Миловидное создание, миниатюрная
даже по сравнению со мной и профессором Даллас, но внешность меня не
обманывала. Под ней скрывался не особо старый вампир. Вряд ли ей хотя бы тысяча
лет. Я встречала вампиров постарше, и намного постарше, но ни один вампир
моложе тысячи лет не мог так греметь силой у меня в голове, как она. Сила
исходила от нее почти зримым облаком, и я достаточно знала о вампирах, чтобы
понимать, насколько это у нее неосознанно. Некоторые Мастера с особыми
способностями, например, умеющие вызывать страх или похоть, просто выдают
наружу силу этого рода постоянно, как поднимается от кастрюли пар. Это бывает
непроизвольно - по крайней мере отчасти. Но я никогда не видела, чтобы из кого
просто текла сила, сила в чистом виде.
Эдуард что-то мне говорил, наверное, уже повторял, но я
просто не слышала.
- Анита, Анита, как ты?
Я почувствовала твердость пистолета - не направленного мне в
спину, а извлеченного из кобуры, а мое тело скрывало его от зала. Все могло
обернуться очень плохо и очень быстро.
- Нормально, - ответила я, но голос мой никак не звучал
нормально. Он был далекий и гулкий, будто я была оглушена, а теперь приходила в
себя. Может быть, немножко так и было. Она не подчинила себе мой разум, но при
первом контакте узнала обо мне такое, чего ординарный вампир никогда бы не мог
выведать. Я вдруг поняла, что она догадалась, какого рода силу я представляю.
Значит, у нее дар определять силу.
Прозвучал голос Обсидиановой Бабочки, с сильным акцентом и
очень глубокий, не соответствующий ее комплекции, будто в голосе
сосредоточилась ее неимоверная сила:
- Чья ты слуга?
Она знала, что я - человек-слуга вампира, но не знала чей.
Это мне понравилось. Она читает только силу, а не вдается в подробности, хотя,
возможно, что и симулирует незнание. Но почему-то я сомневалась, что она
прикидывается несведущей. Нет, она из тех, кто любит демонстрировать знание. От
нее надменность исходила так же, как и сила. А почему бы ей и не возгордиться?
В конце концов, она богиня, по крайней мере в собственных глазах. Чтобы
объявить себя божеством, надо обладать исключительным высокомерием или быть
психом.
- Жан-Клода, Принца города Сент-Луиса.
Она склонила голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.
- Значит, ты истребительница. Ты не назвала при входе своего
настоящего имени.
- Не все вампиры согласились бы говорить со мной, зная, кто
я.
- И какой же вопрос ты желаешь со мной обсудить?
- Серию убийств с увечьем.
И снова она чуть повернула голову, будто прислушиваясь.
- Ах да. - Она моргнула и подняла на меня глаза. - Цена
аудиенции - то, что лежит на твоих руках.
Наверное, вид у меня был достаточно недоуменный, потому что
она пояснила:
- Кровь, кровь Сезара: Я желаю взять ее от тебя.
- Каким образом? - спросила я. Ладно, пусть меня сочтут
подозрительной.
Она просто повернулась и пошла прочь. И голос ее донесся,
как в плохо озвученном фильме: со значительным опозданием, чем следовало бы.
- Ступай за мной и не очищай руки.
Я повернулась к Эдуарду:
- Ты ей доверяешь?
Он покачал головой.
- И я тоже нет, - сказала я.
- Так мы идем или остаемся? - спросил Олаф.
- Лично я за то, чтобы идти, - сказал Бернардо.
Я на него не обращала внимания с той минуты, когда началось
жертвоприношение. Бернардо несколько побледнел, а Олаф - нет, у него был свежий
вид, глаза сверкали, будто вечер ему очень понравился.
